Любовь сильнее меча

С ума сойти — у него, Хамрая, бывшего любовника богини Моонлав, человека, на котором лежит страшное заклятие Алвисида, будет ребенок!

— Давай плащ, — предложил Бламур, — его высушат и отнесут в твою комнату. И пойдем быстрее за стол. Проголодался, наверное, после дороги, да и гости заждались. Им будет интересно послушать твой рассказ о Камелоте.

Ансеису самому было интересно посмотреть на четверых гостей, ради которых он бросил жену в такой день и, забыв о всех делах, помчался в Рэдвэлл. У этих четверых мысли были надежно скрыты от всех — даже тайлорс, маг, по сути, всемогущий, не мог проникнуть в них. Значит — они тоже маги. Маги не бывают простыми паломниками.

Именно поэтому барон сейчас и здесь, хотя сердце его в десятке миль отсюда, в комнате, где в окружении лучших повивальных бабок разрешалась от бремени его любовь. Он знал, что там все будет в порядке, что его присутствие необходимо здесь, но все равно на душе было неспокойно.

— Знаешь что, Бламур, — сказал барон, — ты иди к гостям, а я переоденусь. Там, в моей комнате, по-моему, оставались мои вещи?..

— В вашей с госпожой Аннаурой комнате все по-прежнему, никто ничего не трогал, — заверил сенешаль.

— Вот и прекрасно. Я переоденусь, приведу себя в должный вид… Мне надо подумать. А гости пусть выпьют эля, которым так славятся ваши погреба — и мои рассказы на сытый желудок пойдут веселее…

— Пусть будет по-твоему, — согласился сенешаль и тут же предположил:

— Может, ты их вообще видеть не хочешь? Так ведь никто тебя не заставляет…

— Ну что ты, Бламур, — рассмеялся Ансеис. — Просто хочу предстать в должном виде, а не как мокрый гусенок. Да еще свербит одна мыслишка, надо для проверки посмотреть в графской библиотеке несколько книг. Но я быстро. Только, если не трудно, пошли ко мне кого-нибудь с кубком эля — дождь, а во рту пересохло.

— Сейчас принесут. Кликнуть слугу, чтобы посветил путь?

— Не надо, я сам, — сказал барон и уверенно двинулся в темноту коридора.

В этом замке он провел тридцать дней в сплошной ночи. К тому же, сенешаль знал, что маг отлично видит в темноте и в провожатых не нуждается.

— Бламур, — вдруг обернулся барон.

— Что, Ансеис? — с готовностью обернулся сенешаль.

— Не говори своим гостям обо мне. Что-то голова разболелась. Может, я не спущусь, а они будут ждать… Никому не говори, хорошо?

— Конечно, — пожал плечами Бламур.

Он привык доверять Ансеису, зная его, как честного отважного рыцаря и хорошего друга графа. А вот кто такие ирландские гости сенешалю неизвестно — вдруг барон, владеющий магией, не случайно в такую погоду оказался здесь? Надо и самому быть настороже, от второй чарки эля сегодня придется воздержаться.

Ансеис прочувствовал беспокойство сенешаля и послал в него успокаивающую волну. Вечно хмурый сэр Бламур был на самом деле добродушным и бесхитростным воином, на нем держалась не только — и не столько — оборона замка, но и все огромное хозяйство; молодой граф в детали не вникал. Незачем сенешалю лишних проблем: если незваные гости и несут угрозу, то сэру Бламуру с ней все равно не справится — не меч и умелая рука будут необходимы. Для этого он, старый маг Хамрай, и примчался сюда в непогоду, в час, когда женщина, с которой судьба подарила ему счастье познать чудо любви, лежит в муках.

Барон прошел в отведенные ему графом комнаты, запер за собой на щеколду дверь. Открыл тяжелый сундук, достал одежды, разложил на аккуратно заправленной постели — без него в комнату входила лишь служанка, боязливо смахивающая пыль и перестилающая камыш, чтобы все всегда было готово к приезду барона. Он медленно снял перевязь с мечом, распахнул промокший камзол. Руки двигались сами, без участия головы.

Что его встревожило, в конце концов? Почему он не с женой, когда появляется на свет его первенец? Первый ребенок! Хотя он живет на свете больше двух столетий, он и мечтать не мог об отцовстве — он, Хамрай, достигший пределов магической мощности…

И в тысячный раз вспоминаешь и проклинаешь все: Моонлав, Алвисида, Великую Потерю Памяти, о которой сейчас говорят как о чем-то далеком-далеком, нереальном, ушедшем в предания минувших лет. И никто уже не представляет себе ужас тех дней…

Хамрай (тогда его еще звали иначе — Динант, сын французского рыцаря Бильора-Высокого) сбежал из родного замка до Великой Потери Памяти с заезжим колдуном, невесть чем соблазнившим восьмилетнего мальчишку.

Хамрай не помнил уже почти никаких подробностей. Вообще все, что было до Великой Потери Памяти, подернуто странной дымкой — словно было во сне.

Что Хамрай отчетливо вспоминал, так это как он с одиннадцатью другими такими же мальчишками жил в загаженной пещере в диких горах и как чародей, прививший ему первые магические навыки, издевался над ними. И Хамрай (так его прозвал колдун, имя которого мальчишка тысячи раз проклял и даже мысленно, после стольких лет, старался не называть) не выдержал унижений, отвратительных тварей, населявших пещеру, и тяжких ежедневных работ.