Любовь шевалье

— Предположим, я пойду на это, — промолвил после долгого молчания Пардальян-старший, — но как тогда поступите вы, монсеньор? Вы не столь наивны, чтобы вернуть мне свободу, полагаясь только на мое слово…

Глаза маршала де Данвиля радостно сверкнули.

— Я хочу лишь обезопасить себя. Поэтому вы отправите сыну записку, которая убедит его прийти сюда, во дворец Мем. Мой слуга отнесет ваше письмо шевалье, и когда юноша окажется здесь, вы оба поклянетесь мне не появляться в городе в течение трех месяцев. Мои люди проводят вас до той парижской заставы, которую вы выберете, и там распрощаются с вами. Ну что, согласны? — нервно поинтересовался Данвиль.

— Разумеется, монсеньор. Я сделаю это с удовольствием и буду вам весьма признателен.

— Раз так — пишите! — вскричал маршал.

Он кинулся к шкафчику и вынул чернильницу и бумагу. Однако Пардальян не торопился браться за перо.

— Видите ли, монсеньор, — промолвил он. — Я-то, конечно, не против, но говорить могу только за себя.

— Пустяки! Пригласите шевалье сюда, и мы с ним столкуемся!

— Секунду, монсеньор! Я хорошо знаю своего сына: вы даже вообразить себе не можете, как он недоверчив! Он сомневается во мне, сомневается в себе, шарахается от собственной тени! Сколько раз, монсеньор, его болезненная подозрительность ставила меня в неловкое положение. Сам-то я, разумеется, понимаю, что слово такой особы, как вы, твердо и нерушимо…

— На что вы намекаете? — рассердился маршал.

— Лишь на то, монсеньор, что, получив мою записку, шевалье де Пардальян скажет: «Ну и дела! Угодив в ловушку, расставленную маршалом де Данвилем, батюшка желает и меня завлечь туда же! Он утверждает, что заключил с монсеньором перемирие… Какая чушь! Похоже, отец просто рехнулся! Он что, не помнит, сколь злобен и коварен этот человек? (Так подумает шевалье.) Данвиль же способен на любое предательство!.. И сейчас его замысел очевиден: понятно, что он мечтает прикончить нас обоих. Но я юн и не хочу умирать. А вы, батюшка, пожили достаточно и можете отправляться на тот свет в одиночестве, если уж оказались дураком и сами полезли тигру в зубы!»

Вот что заявит шевалье, получив мое послание! Я прямо слышу его хохот…

— Значит, не будете писать? — злобно прошипел Данвиль.

— Но это же просто бесполезно, монсеньор. Впрочем… Даже если представить себе самое невероятное… Допустим, мой сын явится сюда. Знаете, что будет дальше?

— Что?

— Шевалье не только подозрителен, но и чертовски упрям. В этом он схож с вами. Так вот, он почему-то вообразил, что обязан спасти от ваших преследований мадам де Пьенн, ее дочь да еще и вашего брата. И от своего решения шевалье не отступится никогда. Понимаете, монсеньор, я-то с радостью принимаю ваше великодушное предложение… но шевалье… Знаете, что он бы вам заявил?

Пардальян-старший поднялся, гордо вскинул голову и грозно сжал рукой эфес шпаги.

— Он заявил бы следующее: «Как! Мой батюшка и вы, герцог, бесстыдно толкаете меня на подобную подлость?! Это отвратительно, господа! И всего за четыре тысячи экю и за двух лошадей в раззолоченной сбруе? Да если бы вы посулили мне четыре тысячи кошелей, в каждом из которых лежало бы по четыре тысячи экю, даже тогда я почувствовал бы себя глубоко оскорбленным! Неужели кому-то могло прийти в голову, что шевалье де Пардальян будет торговать своей честью и, последовав примеру родителя, бросит на произвол судьбы двух страдалиц, которых дал слово защищать?! Неужели кто-то вообразил, что шевалье де Пардальяна удастся запугать? Нет, отец, я с возмущением отказываюсь обсуждать эту грязную сделку. Вы забыли, что честь зиждется прежде всего на самоуважении? И все же позором покрыли себя не вы, а маршал де Данвиль, навязавший вам это гнусное соглашение. Впрочем, измена для монсеньора — вещь вполне обычная!»

— Негодяй! — прохрипел Анри де Монморанси.

— Дослушайте меня, монсеньор! У шевалье имеется еще один порок — кроме тех, о которых я уже упоминал: он привязан ко мне, несмотря на все мои недостатки. И если я не вернусь на заре во дворец Монморанси (а там знают, что я отправился к вам), то опасаюсь, как бы мой сын не вздумал заявиться в Лувр и сообщить, что вы с герцогом де Гизом собираетесь свергнуть законного монарха… Разумеется, мой сын презирает доносчиков, так что потом, видимо, вынужден будет покончить жизнь самоубийством…

Маршал, уже готовый кинуться на старика и разорвать его на куски, при последних словах хитреца застыл на месте и побледнел. Анри де Монморанси был сейчас страшен: перекошенное лицо, пена на посиневших губах… А Пардальян, усмехаясь в усы, хладнокровно спросил:

— Так что же мы с вами будем делать?

Но маршал, обезумев от ярости, отбросил всякую осторожность. Гнев и ненависть ослепили его. Взбешенный заявлением Пардальяна, Анри де Монморанси уже не владел собой -точно бык на арене, истыканный бандерильями.

— Пропади все пропадом! — заорал Данвиль. — Пусть король узнает!.. Стража, ко мне!

В ту же секунду Пардальян обнажил кинжал и ринулся на маршала.

— Ты погибнешь первым! — вскричал ветеран.