Любовь с чистого листа

Рид кивает — и этот кивок, словно точка. Точка в предложении, которое мы оба наконец высказали.

Мы вернулись на угол, где толпа ждет светофора, чтобы перейти Бауэри. Здесь можно было попрощаться, я бы развернулась и пошла одна, встретила бы по дороге еще пару знаков, прошла бы район с другими буквами — символами не известного мне языка. Потом вызвала бы такси у Манхэттен-бридж. Блажь, конечно, ведь цены немаленькие, но я ее заслужила.

Вот только… я хочу ненадолго задержаться. Подвести итоги игры, пересмотреть фотографии и найти, что меня интересует и вдохновляет. Рядом есть кофейня — для кофе, правда, уже поздно, — несколько столиков не заняты. Представляю, как сижу там с блокнотом, карандашом Staedtler и этими фотографиями, — и во мне поднимается знакомое чувство тревоги. Руки подрагивают. А что если ничего не выйдет? Что если я снова впаду в ступор и не смогу…

— Тебе надо выбрать одну букву, — прерывает мои мысли Рид. Я моргаю и перевожу взгляд на него. — Выбери одну и напиши в этом стиле одно из наших имен или… название месяца для твоего проекта. Только в стиле этой буквы. Пусть будет еще одна игра.

— Ух ты, — говорю я, улыбаясь его искусству читать мысли. — Может, тебе и в самом деле стоит стать консультантом по бизнесу.

— Может быть, — отвечает он со слабой, самокритичной улыбкой.

Я снова смотрю в телефон на фотографии. Самое лучшее в этой игре было то, что мы вместе ее создали, вместе сыграли так, чтобы никто не отставал и не подстраивался. Интересно, думает ли он так же, как и я.

Не дав себе глубже уйти в эти мысли, я сую телефон Риду в руки.

— Выбери, — говорю я. — Выбери и следуй за мной.

♥ ♥ ♥

— Ты шутишь, — говорю я, смотря на выборку Рида. Он пожимает плечами, подносит чашку ко рту и делает глоток травяного чая. За этим круглым столиком он сидит почти так же прямо, как в первый раз, когда мы сидели в кофейне.

Но не совсем так. Во-первых, я тоже заказала травяной чай, и пусть на вкус он как донышко цветочного горшка, я точно знаю, что завтра проснусь без кофеинового похмелья.

А во-вторых, мы играем.

— Это крайне неожиданно, — говорю я, постукивая карандашом по странице блокнота.

Он ставит чашку, уголки рта его чуть приподнимаются.

— Если помнишь, в неожиданности и был весь смысл.

Строчная «а» в моем телефоне странная, неправильная. Двухэтажная, похожая на крючок с петлей, — такие используют в печатных латинских шрифтах, но не в рукописных. Большинство таких «а» имеют круглое брюшко, а у этой оно треугольное из-за странных пропорций самой буквы. Плоская базовая линия, толстые прямые боковые — неровный и незнакомый стиль.

Удивительно, что Рид — структурированный, строго оформленный Рид — выбрал ее, но я довольна. На самом деле, взяв карандаш привычной хваткой и занеся его над листом, я улыбаюсь, потому что знаю, что буду рисовать. Название первого за многие недели месяца, в который я не брала заказы клиентов.

За две минуты мне удается перенести на бумагу «а» — обычно я быстрее, но тут мне только с третьего раза удалось правильно рассчитать пропорции. К тому времени, как у меня выходит нечто приличное, я уже на нижней четверти листа. Чувствую, как Рид следит взглядом за моей рукой, обычно мне некомфортно работать под наблюдением, но сейчас я не против. Он сидит так тихо — все равно что поставить рядом телефон и записать на камеру видео с моим леттерингом.

Самое сложное в игре не копирование, а стилизация — надо взять за основу лишь одну букву и сделать целую надпись по ее подобию. Это занимает больше времени: я пробую и ошибаюсь, стараясь нарисовать такие же широкие макушки букв, играя с объемом и текстурой. Я растворяюсь в мыслях, руки становятся плавнее и увереннее.

Спустя десять минут и двадцать страниц у меня готов грубый набросок. Я бы не закончила на этом, будь я дома со всей своей канцелярией и запасом времени. Уже подбираю цвета заливки, а эти широкие верхушки сами по себе могут стать маленькими холстами, куда я поместила бы крошечные рисунки…

— Март? — спрашивает Рид, прочитав. Пока я рисовала, он ни слова на произнес.

Я смотрю на него: облокотился на стол, корпус наклонен вперед, пустая чашка стоит между рук. Если он так сидел все время, значит, мы вместе склонили головы над работой. Странно, я чувствую какое-то преимущество, зная, что его так увлекло мое рисование.

Раз я закончила, теперь у меня есть возможность изучить Рида ближе: в приглушенном свете кофейни его глаза кажутся темнее, почти синими. Обрамляющие их ресницы длинные, но не бросаются в глаза — темно-золотистые, выгоревшие на кончиках, так что их истинная длина скрыта от смотрящего на дистанции. На левой скуле у него видна единственная рыжеватая веснушка.

Вернувшись к реальности, я вдруг понимаю, что, откинувшись на спинку стула, он защищается от возможности уткнуться в него — не то чтобы я представляла угрозу…

— Март, — повторяю я. — Единственное, что можно было придумать в этом стиле.

Он хмурится, скривив рот в сторону.

— Почему ты так думаешь?