Любовь под зонтом

— Ладно, сделаю вид, что поверил. — Димка подмигнул строптивице. Он спокойно воспринимал женские слабости и относился к ним снисходительно. Лучшая подруга — это святое, а уж настроенная положительно по отношению к нему лучшая подруга — так вообще сокровище. — Но тогда и родителям скажем, и друзьям остальным, а то как–то не очень честно.

Настя замерла на мгновение, оторвалась от телефона, посмотрела неуверенно, но спорить не стала. Как смол чать, когда хочется кричать на весь мир?

— Давай. Я всё равно не смогу утаить. Хотя Маришка пишет, что лучше после трёх месяцев сообщать, когда уже нет рисков первого триместра.

— Каких рисков? — Дима выпучил глаза, не скрывая ужаса, даже не стал комментировать, как Настя «не рассказала» подруге о беременности, что та уже успела советов надавать.

— Она не сказала. Пишет только, что лучше вообще не читать ничего в интернете, так как там страшилки одна хлеще другой, просто ходить к врачу своевременно и радоваться малышам.

— Малышам? — Дима сглотнул. Он ещё не переварил новость о реальности ребёнка, а тут вдобавок ещё и намёк на нескольких детишек сразу.

— Ну, она так написала, — Настя чуть нахмурилась. — Т 9, наверное, исправил. Хотя в нашем случае это действительно могут быть малыши, я же тебе объясняла, что это от женщины зависит, а у нас в роду… Ой, надеюсь, что всё–таки будет один ребёнок, как–то я не готова нянчиться сразу с двумя. Как вспомню этот ужас с близнецами, дурно становится. Один ползёт в одну сторону, другой — в другую. У одного на шоколад аллергия, у второго на цитрусовые. В итоге, как ты понимаешь, в доме ни того, ни другого, только в виде подлежащей наказанию со стороны мамы контрабанды. А всё это ещё так пахнет, хрен спрячешь…

Настя говорила что–то ещё, жаловалась, делилась воспоминаниями, и Дима немного отошёл от нервного потрясения, завёл машину и выдвинулся в сторону дома медленно–медленно, в правом ряду.

В голове его кадр за кадром прокручивался фильм: вот он со страхом протягивает руку, чтобы прикоснуться к малышу, вот Настя хмурится и отдаёт ему сразу два свёртка с голубыми бантами и напутствием «Привыкай». Ему радостно и боязно одновременно, но спорить с женой бесполезно, и он берёт их немного неловко, осторожно, страшась упустить, прижимает крепко к себе.

Вот они подросли и, как озорные черепахи, шустро расползаются в разные стороны. А вот пытаются утащить его гирю, но даже с места сдвинуть её не могут и ревут в два голоса от обиды. Громких голоса. Безумно громких.

А вот они уже играют в пиратов и ломают рундук, который стоял себе спокойно и был целым лет двести. И ему чертовски жаль раритет, но расстроенные мордахи флибустьеров топят суровое мужское сердце в два счёта, словно это льдинка в стакане с горячим чаем. Настя выговаривает ему, что, слава богу, у них не дочь, иначе с таким потакающим во всём отцом она точно выросла бы той ещё принцессой–недотрогой и жуткой эгоисткой. И чуть ли не тут же беременеет дочуркой.

Внутренняя камера смещается, и Дима видит дочь уже взрослой, словно сработало заклинание «О, Джонни, я хочу как в синематографе! Прошу тебя — сделай монтаж» из фильма «Человек с бульвара Капуцинов». Она темноволосая и сероглазая, безумно красивая копия его самого, но с Настиной мимикой. В этом кадре она с недовольным выражением на лице, так как дядя Боря в очередной раз прогнал её поклонника, дежурящего у подъезда. И ситуация до боли напоминает ту, в которой оказался он сам почти пять лет назад.

Настя усиленно переписывалась с Маришкой, выливая на ту водопад эмоций и страхов, и не видела, как её мужчина украдкой смахнул слезу, но как прочистил горло — услышала и перевела внимание на любимого.

— Нам, наверное, лучше сегодня дома побыть, да? У меня руки до сих пор трясутся, пишу Маришке и постоянно мимо клавиш попадаю. Она ржёт с меня. — Настя тоже хихикнула, но немного натянуто.

— Это вообще без вариантов, — согласился Дима. — Как раз позвоним родителям, обрадуем новостью.

— А они точно обрадуются? — насторожилась Настя. Она не была уверена в их реакции. Одно дело — говорить с ними о гипотетических внуках, которые могут представляться им в очень отдалённой перспективе, и совсем другое — ошарашить вот так, с бухты–барахты.

— Настя, родителям главное, чтобы мы были счастливы. Мы ведь счастливы? — Дима на секунду оторвался от дороги, посмотрел вопросительно, и она кивнула. — Счастливы, — продолжил парень. — А это значит, всё будет хорошо. Короче, не парься!

— Тогда и бабушке твоей скажем сразу, — напомнила Настя о неизбежном и нужном, но таком нежеланном, и Димка, нарочито тяжело вздохнув, согласился.

Воспоминание о встрече с бабушкой выбило его из тёплых, уютных воспоминаний о том дне, когда они узнали о малыше. Он знал, что бабуля будет язвить и пытаться унизить и оскорбить Настю, и заранее настраивался на неприятную встречу. Только вот нельзя к ней было морально подготовиться.