Случайно обернувшись, я увидел Владьку. Поймав мои взгляд, он ткнул пальцем в спину девушки, потом — себе в грудь. Дескать, решился или подставить тебя Тихону?
Может быть, это настырное преследование, может быть, заледенелая душа, но что-то подтолкнуло меня начать планирую беседу, не дожидаясь прибытия в Москву.
Поздно вечером, после ужина, я, как обычно, вышел в коридор. Любаша переоделась, постелила постели себе и мне. «Шпиона» на посту не оказалось. Проводница вовсю шумела пылесосом, из ресторана, покачиваясь, возвращались запоздалые посетители.
Итак, сейчас я вернусь в купе, присяду на Любашин диван и скажу… Что скажу? Что она — любовница шефа и поэтому я возненавидел ее?… А кто мне дал право любить или ненавидеть. чужую подругу? Она мне — не жена, не любовница и не сестра — обычная знакомая, навязанная Тихоном попутчица…
И все же поговорить необходимо. Не читая морали, не ссылаясь на исторические примеры либо литературные образы. Сказать спокойно и веско: я все знаю… И умолкнуть. Потом забраться на свой диван, отвернуться к стене и сделать вид, что уснул.
Разговор получился совсем не такой, как я планировал, стоя у закрытой двери купе.
Получив разрешение, я вошел и присел на краешек дивана. Любаша лежала в своей розовой ночной рубашке с книгой, положенной на грудь.
— Ты что, спать не собираешься?
— Нам нужно поговорить… Обязательно нужно… Девушка некоторое время сосредоточенно смотрела на моё лицо, будто изучала внешность незнакомого человека. Потом неожиданно улыбнулась:
— Судя по трагическому выражению, разговор пойдет о моём «недостойном» поведении… Я не ошиблась? Если не ошиблась. то лучше перенести трудную беседу на завтра. Честно говори
спать хочу страшно, а после неизбежной ссоры до утра глаз не сомкнешь…
— Нет, поговорим сейчас!
Любаша огорченно вздохнула, приподнялась, взбила тощую подушку. Похоже, ей ужасно не хотелось объясняться — боялась чего-то, должно быть…
— Ну что ж, если ты так настаиваешь…
Да, я настаивал! Запинаясь от неловкости, делая огромные паузы между предложениями — будто прокапывая канавы, — я передал все, что мне сказал Владик. Конечно, смягчил некоторые выражения, выбросил другие — типа подстилка, проститутка.
И снова ощутил — не брезгливость, стыд.
— Владька поведал? — после недолгого молчания откликнусь девушка. — И ты ему поверил?
— Нет, не поверил…
— Зря… Внешне все правильно, я — любовница Тишки. Вернее, была любовницей… И все. Можно не продолжать, закончить на этом нашу воспитательную беседу. Думай обо мне все, к» хочешь, обвиняй в аморалке, бесстыдстве, крой матерными словами… А еще лучше — поменяйся местами с прыщеватым
претендентом на мое тело. Если Тихон на самом деле уступил меня — пусть пользуется, быть по сему!
В словах Любаши, в изломе бровей, в горестно опущенных углах рта — горечь и с трудом подавляемые слезы. И я усомнился в правдивости Тишкиного подручного. Ибо согласно законам логики, «обвиняемая» должна яростно сопротивляться, доказывать с пеной у рта свою невинность, убеждать меня в абсурдности обвинений. А она — соглашается…
— Прекрати юродствовать! Любой суд обязан выслушать обе стороны. И пусть я не суд, но мне тоже нужна правда. Какой бы была эта правда горькой…
— Ну что ж, выслушай правду. Горькую и обидную. Да, я жила с Тихоном целых страшных три года. Они с отцом-алкоголиком обманули меня, девчонку, не знающую жизни, верящую им на слово… Да и какая разница, если любви нет, если она заменена голым сексом?… Тихон, Владька, Федор, Иван — все мужики одинаковы, все поклоняются одной вере. Семья, дети — скука и чистая формальность… Подруга отца, такая же алкоголичка, как и он, если во время не спохватывается и не сделает аборт, сдает новорожденного в приют или просто оставляет на улице… А Тихон заботился обо мне, берег. Ни в чем не отказывал, умел так насладиться моим телом, что я ни разу не забеременела…
Любаша говорила откровенно, не обходя запретных тем, не маскируя острых словечек. Она открывалась передо мной, красивая и гордая, сбрасывая обманные одежды, гордясь ослепительной своей наготой. Я верила Тихону… До тех пор, пока не познакомилась с тобой. Казалось бы, ничего особенного, обычный «извозчик», каких у нас перебывало немало. Но ты не полез мне за пазуху, как это при каждом удобном случае делает Владька. Не стал оглядывать меня, как скаковую лошадь перед бегами. Там, в Ногинске, ты смотрел на меня как на равного тебе человека. С восхищением и уважением… Нет, Коленька, боюсь, тебе этого не понять. Ты пришел в Тишкину компанию из другого мира, и «другой галактики…
— Нет, почему же, я понимаю…
Действительно, под свежим ветром Любашиной откровенности рассеялась дымовая завеса, заменившись черными, грозовыми тучами гнева и раскаяния. Попади сейчас в мои руки Тихон — удушил бы, разорвал на части. Точно так же, как совсем недавно я мечтал поступить с его подручным.