Любовь по обмену

И все они по очереди начинают повторять это странное слово по несколько раз, делая акцент на букве «Ы» — знают ведь, что я ее ненавижу. Она дается мне труднее всего.

— Shashly-yk, — пытаюсь произнести, наблюдая, как Машины руки тонут в кастрюле с сырым мясом.

Она перемешивает его вручную, не боясь того, что отмываться потом придется в холодной воде и из подвесного умывальника.

— Будет очень вкусно, — обещает Дима и высыпает с размаху в кастрюлю целый пакет специй.

Маша морщится и несколько раз чихает, едва успев подставить к лицу локоть.

— Bo-o-od’ zda-ro-va! — Дружно говорят ей ребята.

— Спасибо! Все-таки надо было утром мариновать, — шмыгнув носом, отзывается она.

— Все нормально, прожарим. — Дима берет со стола бутерброд, шлепает подругу по заднице и, довольный, разворачивается. — Тем более горячее сырым не бывает. И посоли побольше, Маш!

— Пересолим ведь, — отказывается она.

— Соли, говорю. — Подталкивает к ней солонку.

— Закон кухни: кто может, готовит обед. Кто не может, раздает советы. — Смеется Зоя.

Я все еще прокручиваю в голове «Bo-o-od’ zda-ro-va!», чтобы запомнить и суметь потом повторить при случае, когда Дима кладет руку мне на плечо и произносит:

— Давай, меняй колготки, и пойдем за дровами.

Девчонки хохочут, а я качаю головой. Шутник, блин.

Через десять минут мы уже мотаемся по лесу в поисках сухих веток. Дима находит в овраге здоровенное бревно. Если быть точнее, оно выглядит, как тоненькое, засохшее, сломанное ветром, дерево, но когда мы его приподнимаем, становится ясно — унести и надорваться будет непросто.

— Сколько всего у тебя татуировок, Дима? — Спрашиваю, согнувшись под тяжестью ствола, взваленного на мое плечо.

— A hren znaet! — Отвечает он. — В смысле, много. Не знаю точно сколько.

— Сбился со счета?

Кажется, свежей футболке тоже хана, потому что слышно, как от бревна с противным шуршанием отслаивается сухая кора.

— Я больше переживаю, что места для новых тату остается все меньше. Вот это беда.

— А… Набьешь мне что-нибудь?

— Легко. — Он поправляет бревно, и меня поводит в сторону. — Только напишем по-русски, идет?

— Хорошо. Тогда я пока придумаю, что именно хочу там видеть.

— Договорились.

Мы подходим к домику и видим, что Никита уже подтащил железный ящик на ножках — «мангал» поближе к столику под окном и наполнил его небольшим количеством сухих веточек.

— Ого! — Радостно восклицает он, оглядывая бревно, которое мы бросаем к ногам.

— Есть топор? — Интересуется Дима.

— Да. На кухне.

Через минуту мы уже все втроем стоим вокруг невысокого пня и решаем, как лучше разрубить дерево.

— Закон дров. — Вещает Калинин. — Умение рубить дрова растет прямо пропорционально количеству ударов топором по колену.

— Не хотелось бы, — вздыхаю.

— Я пошел разводить огонь, — бормочет Никита, быстро разворачивается и уходит к мангалу.

Я беру топор одной рукой возле лезвия, другой за конечную часть рукояти и поднимаю вверх чуть в сторону от головы. Наношу размашистый удар, и топор входит в дерево даже без отдачи в ладони.

— Вот. Самое главное — сила размаха, — усмехается Дима, закуривая.

Сначала обрубаю ветки от корней к вершине, потом работаю над тем, чтобы сделать несколько поленьев.

— Теперь ставь их вот так, — помогает мне «напарник», устанавливая полено на пень, — и коли. — Показывает он.

Мое тело разогревается в процессе работы, уставшие мышцы снова приходят в тонус. Расколов несколько поленьев, втыкаю топор в пень и вытираю пот со лба. Вижу, как смотрят на меня девчонки в окно. Ира с Машей, заметив мой взгляд, быстро отворачиваются. Зоя делает это с опозданием: сначала слегка вздрагивает, потом смущенно опускает глаза и нервно трет висок.

Через несколько минут, когда дрова нарублены, а огонь в мангале уже разгорелся, мы собираемся за столом. Девочки выносят бутерброды и очередной замысловатый русский салат. Дима разливает пиво по стаканчикам и передает каждому сидящему.

С моей стороны, а я сижу спиной к домику на деревянной скамье, хорошо видно, как возле каждого из домиков в густых вечерних сумерках веселятся люди. В их мангалах тоже горит огонь, и со всех сторон до нас доносятся музыка и смех.

Мы поднимаем стаканы, говорим какие-то тосты, пьем, затем просто болтаем, время от времени громко смеясь. Все наше общение — это смесь английского, русского и пошлой нецензурщины, но самое интересное — все всё понимают. И даже я.

Когда становится прохладнее, надеваем куртки и возвращаемся за стол. Пока Никита занимается мясом, насаживая его на тонкие, витые железные прутья, Дима с сигаретой в зубах травит байки и жарит нам сосиски, нанизанные на простые веточки. Я, не спеша, маленькими глотками пью пиво, а свободной рукой отгоняю комаров, которые кружат вокруг стола как шустрые бомбардировщики. Украдкой смотрю на Зою.