Любовь перевернет страницу

Я поднялся и подошел к шкафу. На его боковой полке лежала увесистая стопка глянцевых фотографий, которые Вера распечаталась этой зимой. Мы хотели украсить стены нашей комнаты лицами из разных моментов жизни, но не купили рамы и отложили затею до лучших времен. Я взял верхнюю фотографию и прижал ее к груди. Теряешь родное и дорогое болезненно, особенно когда маленькие напоминания то тут, то там выглядывают и дергают тебя за низ штанов. Смотришь на них и снова текут слезы: от радости – как хорошо было, или от тоски – как грустно, этого больше нет.

Я поплелся на кухню и выдвинул один из кухонных ящиков. В руках сверкнули ножницы, к пальцам прилип рулон скотча, и я снова вернулся к шкафу. Растянутый треск липких полос, звон сходящихся и расходящихся железных лезвий и мое громкое пыхтение слились вместе. Затем я сделал несколько шагов назад, чтобы посмотреть на результат своей работы – в хаотичном порядке мы с Верой улыбались и корчили гримасы, касались друг друга и показывали пальцем а пемзах на нашими спинами. Все эти кадры были сделаны словно вчера, я мог бы даже припомнить звуки и запахи, окружавшие нас тогда.

Вибрирующего звук вытянул меня из событий прошлого. Похлопав себя по карманам, я достал телефон и ответил на звонок:

– Привет, Ян! Уже заканчиваю работу, скоро выезжаю. Все в силе? – спросила Вера. Ее интонации были приподняты.

– Да, я собираюсь и тоже выезжаю, – ответил я.

– Отлично! Тогда до скорого.

Не дожидаясь гудков, я оборвал звонок. Голос Веры, пронизывающий фотографии, и голос Веры, который я только что услышал, разнились. Меня вдруг охватило желание сорвать все эти доказательство существования нас, разорвать и выбросить. Но за жаркой волной последовала другая – захотелось нежно прижать Веру к себе, и я потянулся руками к ее лицу, застывшему перед собой. Уперевшись лбом в шкаф, я выдохнул, и поверхность между фотографиями увлажнилась от моего неглубокого дыхания.

Затем я направился в ванную, принял холодный душ. Нужно было прийти в себя, собраться. Мы с моей женой должны встретиться в последний раз этим ворвавшимся на страницы нашей книги летом – на следующий день Вера улетала в командировку, а я – в Израиле через дня дня.

Для нас предстоящие два месяца долго было стать временем, чтобы понять, чего мы хотели, и могли бы мы снова быть вместе. Версия же моей сестры Томы, Полины и родителей сдвигалась в иную плоскость – они ждали, что я отдохну и заживу по-новому. Сам же я до конца не определил, чего ждал от выпавшего мне времени. Мне просто нужно было сбежать из того места, в котором я больше не был нужен своей жене. Я хотел вырваться из того громкого монолога, беспрерывно звучавшего в моей голове: «Все будет хорошо. Все может быть хорошо. Это еще не конец». Я хотел, чтобы эти слова слились с дыханием моря и утонули в его пенистой воде.

Я вышел из дома раньше, чем положено потому, что находиться наедине с самим собой уже не было сил, и заспешил по лицам, словно бы куда-то опаздывал.

Мне всегда казалось, что дорогу моей жизни слишком уж часто пересекают преграды и трудности – как бытовые, внешние, так и глубокие, внутренние. Я часто вскакивал среди ночи и задавался вопросом: зачем я вообще просыпался? Я искал свой собственный голос, оттачивал почерк, вырабатывал усидчивость. Но повседневные планы, как и личные цели, спутались – в стране наступил хаос, поддернувший хаос и моей души, который я долгие годы старательно утихомиривал. Люди сходили с ума, люди злились и громко говорили, но среди этих звуков не было ни слова здравого смысла, ни слова доброты. Я чувствовал, как тугие решетки клетки, в которой я оказался, сузились. Мечты окружающих рушились, закрывались двери, к которым они стремились. От бессилия и разочарования я спрятался дома – хотелось смириться с происходящими переменами, но все во мне сопротивлялось. Хотелось ничего не замечать, но кто-то с каждым днем увеличивал оптическую силу, и будущее моей страны становилось яснее. Я ощущал себя одиноким среди большого количества людей и думал, что хуже уже быть не могло. Единственное, в чем я тогда был уверен – в моей жене, каждый день возвращавшейся в нашу небольшую квартиру, остальное мелькало бессмысленной чередой дней.

Вдруг передо мной замелькали яркие полосы. «Салон красоты?», – беззвучно пошевелил я губами. От ультра-розовых оттенков мои глаза напряглись, я промотался и заглянул в широкое окно. Внутри помещения все свелось яркими цветами: стены кричали желтым, плакаты и фото на них переливались, зеркала блестели, от подсвеченных парикмахерских столов к серебряным парикмахерским мойкам бегали люди, чей цвет волом даже описать было сложно.

Я подумал, что это было то, что нужно и уверенно вошел внутрь.