Любовь очень зла

Все, что говорил Сергей, казалось мне глупостью, хоть я и не могла объяснить, почему так уверена в своей правоте, уверенность вопреки словам Сережи все крепла. Кто-то пришел сюда, забрал компрометирующие нас фотографии, пытал этого парня, чтобы убедиться, что ничего он не утаил, затем заставил его позвонить мне и убил после этого. Кто это может быть?

Убийца моего мужа или его сообщник? И пленки с фотографиями нужны им для того, чтобы меня шантажировать, делиться с фотографом они сочли не разумным, зато подготовили еще одну ловушку, не удивлюсь, если завтра у милиции появится свидетель, который видел мою машину как раз в момент совершения убийства, или еще интересней, видел, как я выхожу из подъезда, вытирая окровавленные руки.

Этому не будет конца. Кровавый кошмар, который длится, длится и длится… Я видела себя мухой, безнадежно запутавшейся в паутине, бедняжка дергается, бьется и запутывается еще больше.

Я перевела взгляд на Сергея. Его лицо было сосредоточенным и даже сердитым, а во взгляде, неподвижном и отрешенном, читался страх.

Он оторвался от созерцания ковра на полу и сказал, глядя куда-то поверх моей головы:

— Идем спать, детка. Я страшно устал. Завтра у меня важная встреча…

Мне хотелось засмеяться, но вместо этого я кивнула и пошла за ним в спальную. Мы легли в одну постель, мало чем напоминая любовников, скорее насмерть перепуганных детей. Сережа обнял меня, прижимаясь все теснее, а мне вдруг пришло в голову: того, что связывало нас вчера больше нет, есть он и есть я, но нет нас. Эта мысль, явившаяся Бог знает из каких глубин сознания, не давала мне покоя. Я таращилась в темноту, чувствуя, как по щекам текут слезы, мне было мучительно жаль Сережу, точно он был моим единственным ребенком, попавшим в беду, и вместе с тем его присутствие причиняло почти физическую боль.

Дождавшись, когда он уснет, я осторожно поднялась и вышла из спальной, оделась в ванной, взглянула на себя в зеркало и не узнала своего лица. Я закрыла его рукой и так стояла некоторое время, пытаясь успокоиться, потом бесшумно выскользнула из квартиры, захлопнула входную дверь и, только оказавшись на улице, почувствовала некоторое облегчение.

Шел мелкий дождь, облака плотные, тяжелые касались верхушек деревьев, рассвет вызывал чувство щемящей тоски. В такое утро ничего не стоит расстаться с жизнью.

Я села в машину и некоторое время наблюдала за работой «дворников» на ветровом стекле, их скрип вызывал раздражение и одновременно странным образом успокаивал. Монотонный скрип был единственно доступной реальностью, он был понятен. Раз-два, идет дождь и работают «дворники». Все просто. Мир состоит из очень простых вещей, а потом приходит день, когда он вдруг разбивается вдребезги.

Домой я возвращалась, когда на улицах появились первые троллейбусы, вошла в холл, заперла дверь на задвижку и почувствовала себя в безопасности, вопреки всякой логике.

Здесь, в этом доме убили моего мужа, здесь со мной происходили малообъяснимые вещи и все-таки это был мой дом.

Ложиться не имело смысла, спать не хотелось и я пошла на кухню пить кофе. Где-то в половине десятого зазвонил телефон, я сняла трубку с большой неохотой, день не предвещал хороших новостей. Это был Сережа.

— Когда ты ушла? — спросил он.

— Я не смотрела на часы. Не хотела, чтобы твои соседи обратили внимание на мою машину.

— Я мог бы проводить тебя.

— Только до двери…

— Пусть так, но это лучше, чем проснуться и не увидеть тебя рядом. Как ты себя чувствуешь? — Вопрос показался мне забавным. В самом деле, как я себя чувствую?

— Отлично.

— Твоей иронии я не заслужил, — обиделся Сергей. «Тогда какого черта спрашивал?»

— Извини, — привычно ответила я.

— Когда увидимся?

— Не знаю. Как только появятся новости, я тебе позвоню.

Мы торопливо простились, я отложила трубку и уставилась в окно, мое состояние можно было определить одним словом: ожидание. Я ждала без особого страха, даже не особенно волнуясь, не желая гадать, что принесет мне этот день.

Я увидела, как к воротам подъехало такси и появилась Жанна, и поспешила в холл. Подруга выглядела неважно.

— Я не спала всю ночь, — сказала она, — все думала о нашем телефонном разговоре. Хотела позвонить, но испугалась…

— Чего? — удивилась я.

— Что ты бросишь трубку, не захочешь выслушать. Решила дождаться утра и приехать.

— Идем выпьем кофе.

Жанна устроилась в кресле и закурила, руки дрожали, а я почувствовала неожиданное отвращение и к этой женщине, и к ее дрожащим рукам, попыталась урезонить себя, но смотреть на Жанну не хотелось, и я занялась приготовлением завтрака, стоя к ней спиной.

— Есть новости о Владимире Павловиче?

— Что? А… не знаю. Мне никто больше не звонил. А у тебя были из милиции?

— С какой стати? — пожала я плечами. — У него есть и другие родственники.