Любовь насмерть

– Все правильно! – Вершинин продолжал гнуть свою линию. – Она была слишком молода, чтобы открыто встречаться с мужчиной, который годится ей в отцы. Конечно, она скрывала эту связь, привязанность, любовь, если хотите. Уж кому, как не мне, это знать?! Если ты не забыл, вчера одна из таких вот юных прелестниц родила мне сына! Думаешь, она афишировала наши отношения? Нет! И только забеременев, она призналась во всем своей матери, и мне пришлось встретиться с ней и убедить ее в том, что моя ласточка и наш малыш никогда и ни в чем не будут нуждаться. Брак я, конечно, не обещал, но многие взрослые люди, особенно из простых семей, готовы согласиться и на такие условия…

Мне снова захотелось ему врезать по физиономии. Какой же гадкий и циничный этот Вершинин! Купил себе ребенка, который родил ему еще одного ребенка. Почему бы и не жениться на девочке? Зачем обманывать жену и унижать семью молоденькой любовницы?

Однако, вспомнив свои похождения (целая вереница чудесных юных красавиц выстроилась в моем воображении!) и ту боль, что причинял я сам своими просьбами избавиться от ребенка, я прикусил, что называется, губу. Вершинин сволочь, а я – так тем более. Он хотя бы сохранил жизнь младенцу.

Однако моя мысль перенеслась в другую плоскость, в другое измерение, где царствовала моя последняя и самая отчаянная любовь. Принадлежащая сразу трем мужчинам и одновременно никому. Пациентка Макса, жена Туманова и любовница Германа. Да если бы она только позволила мне себя любить и если бы забеременела, да я готов был сам принимать у нее роды каждые девять месяцев, и так всю жизнь. Я бы любил ее любую – располневшую, с влажной от молока грудью, растрепанную, в ночной рубашке или в фартуке за плитой, спящую, расчесывающую волосы перед зеркалом, прикорнувшую на диване под теплым пледом, хохочущую над первым лепетаньем нашего первенца, бегущую под дождем под разноцветным нелепым зонтиком… И, конечно, я бы женился на ней, и пусть говорят, что печать в паспорте ничего не меняет – меняет. Только муж будет допущен в палату к своей жене как самый близкий человек, кроме того, брак позволяет без проблем уладить имущественные дела; печать в паспорте – это то, что делает женщину более спокойной и уверенной в том, что ей доверяют, что ее любят и хотят прожить с ней всю жизнь. Об этом я слышал от многих и многих женщин, а потому кому, как не им, я могу верить? Если же Оля не захотела бы этого самого фиолетово-волшебного штампа в паспорте, то я выполнил бы и эту ее просьбу беспрекословно. Да что там, я готов был делить ее с Тумановым и Германом, лишь бы она хотя бы время от времени приходила ко мне, позволяла себя любить…

– Ты отдашь мне ее шаль?

– Конечно, забирай! Так значит, ты поверил мне? Ты понял, что эти два убийства – результат сильных чувств, страсти? Что она сделала все это из-за любви!

– Да, похоже на то…

– Выпьем?

А что еще мне оставалось делать? Мы выпили, затем еще. Вершинин вдруг пристал ко мне, чтобы я подсказал ему финал его романа. Я, который не прочел ни строчки его творения, вспомнив одну из своих творческих затей, предложил ему закончить роман обнаружением параллельной планеты, находящейся точно над Землей и вобравшей в себя все проекции всей поверхности и живущих на нем существ, в том числе и людей. И чтобы эта гигантская проекция сообщалась с Землей силой мысли.

Вершинин, услышав такое и мгновенно прокрутив сюжет в своей явно больной голове, крепко задумался.

– Марк… ты серьезно?

– Ну да, а что? – Я положил в рот дольку лимона и начал жевать, потеряв интерес уже ко всему происходящему. Вечер был загублен окончательно.

– Ты даришь мне этот сюжет, эту твою блестящую идею?

– Дарю.

– Может, тебе с гонорара процент заплатить?

– Бутылки коньяка будет вполне достаточно, – усмехнулся я, чувствуя, как кислый сок струится по моему горлу.

Кому поверил? Шизофренику? Моральному уроду! Господи, какое счастье, что я узнал его получше. Теперь хотя бы буду знать, кто такой господин Вершинин и с чем его едят.

Однако, испытывая жгучее желание, чтобы и ему тоже было кисло и чтобы с его физиономии сошел весь сахар, я спросил, просто так, первое, что пришло мне в голову:

– Так ты говоришь, что у каждого более-менее приличного мужика в доме имеется пистолет? Оружие?

– Ну да! – Он вытянул лицо в идиотско-простодушной гримасе и захлопал глазами.

– Значит, у тебя тоже есть, да? Ты же вроде бы приличный человек!

– Конечно! У меня и разрешение имеется!

– И ты хранишь его, как положено, в сейфе?

– Да нет, просто в письменном столе… В ящике. В сейфе я деньги храню. А пистолет должен быть всегда под рукой. Это я так решил. После того, как убили Макса.