Любовь Муры

Деточка родная, думая о твоей работе, я прихожу к выводу, что тебе необходимо держаться своей аккордной работы, не обращая внимания на возможные встречи с В. Даже при условии получения работы в библиотеке (что при отсутствии соответствующей квалификации не так легко) помимо мизерной ставки тебе придётся много работать в учреждении и иметь всевозможные общественные нагрузки. Это будет тоже служба, кот. ты стараешься избежать.

У меня случилась очередная неприятность, о кот. ты меня предупреждала в Москве — из сумочки вытянули деньги (первый раз в жизни!) — денег было 250 р. — сюда на покрытие и пойдёт моя скромная премия. Вот написала и раскаялась. Детонька, должна тебе сказать, что долг постепенно я выплачиваю. Как хочется к отпуску (когда только он будет!?) быть чистой от долгов, чтобы спокойно с тобой провести время.

Сегодня получила (не почтой) письмо от новой знакомой (спутница по поездке) — приглашает на выходной день покататься за город с детьми и просит разрешения заехать за нами. Если б я даже и согласилась, то работа пред 1-м Маем поглощает всё, и эти дни я буквально валюсь с ног.

Голубка, если сможешь, скажи быстрей, какой воротник, манжеты и вообще фасон дать блузке. Целую нежно. Твоя Мура.

Пётр очень ждёт меня к июню м-цу или к концу мая. О впечатлении этих отрывков письма сообщи мне. Письмо порви — пересылать его не надо. Вот такими письмами он донимает меня. [Как интересно было бы мне прочесть хоть одно письмо Петра! Но Ксеня выполнила Мурину просьбу — письмо отсутствует.]

22/IV.

Так ещё и не решила, когда идти в отпуск. Задерживает меня болезнь мамы, если она и к лету будет прикована к кровати, то я не смогу отсюда выехать. Сегодня вызвала профессора — он нашёл «стенокардическое» состояние сердца (термин мне не понятный), подниматься с кровати ей нельзя. По всему видно, что болезнь будет носить затяжной характер. Итак, мне трудно что-либо планировать. Состояние неопределённости, «раздумья и распутья» — очень неприятно. Готова гадать «на кофейной гуще» — ехать в Ленинград или оставаться здесь.

Прошлую ночь мама не дала мне заснуть — она просто теряла сознание, задыхалась, сейчас ей легче. Думаю, что спать мне она не помешает, и поэтому, хотя рано — 10³⁰ ч., но сейчас же буду укладываться. Целый день тянуло писать тебе, хотелось передать тебе свою нежность, а сейчас вот и мысли не клеятся, выползают они серенькими рядами и убогонько говорят о себе, и конечно не следует продолжать дальше.

Радио я слушаю всегда у себя на службе, транслируется только Москва, чаще всего ст. Коминтерна. Наш радио-узел (этой военной территории, где работаю я) никогда не включает Киев. Слушая музыку, я представляю тебя в своей комнатке, около наушников с книгой или шитьём в руках. Вижу, как твоя золотая головка опущена, но лица, по обыкновению, не воспроизвожу. Смотрю на твой снимок и, останавливая на нём подолгу взгляд, я часто беседую с тобой. «Беседы» эти чаще печального оттенка.

23/IV.

После нескольких дней похолодания — снова у нас тепло, но я не решаюсь ходить в жакетке — простудилась снова.

Уложила Идуську спать и снова пишу. Эти дни она невероятно нежна со мной, доходит до того, что ночью поднимается и целует меня.

За газеты — очень благодарна. Кое-что «соображаю» в них. Моя новая знакомая знает весьма прилично и этот язык. Сегодня получила от неё письмо, написанное по-французски. Теперь вечерами вместо книг я читаю по неск. абзацев газеты. Чего бы только я не дала, чтобы такое чтение проводить с тобой, моя голубка…

Ида несёт тебе письмо на почту. Ну до чего весенне и солнечно! На обеде пойдём с ней на ярмарку. Жаль расставаться с этим письмецом — всё же так общаюсь с тобой…

24/IV.

Весна, выставляется первая рама,
И в комнату шум ворвался…

Тёплый яркий весенний день. Удрала от домашней работы, в перерыве между мойкой пола и приготовлением обеда — пишу тебе.

Утром идя на базар (Ида, между прочим, большая помощница мне в хозяйстве, — послала её снова на рынок… за мясом!), я зашла в оранжерею. Распустившаяся сирень, розы, левкои своими острыми запахами, как на машине времени Уэллса, отправили меня вглубь десятилетий — к ранней юности, перед окнами всегда была сирень и др. цветы и

«Воспоминания безмолвно предо мной
Свой длинный развивают свиток».

(Пушкин.)

Но баловать себя такими отвлеканьями от моего «сегодня» — нельзя. Мне так хотелось бы тебе отправить кадочку с кустом сирени или роз, но навряд ли это выполнимо…