Любовь моя

– Кому-то важен гармонизирующий герой, а кому-то говнюк? А если серьезно? – спросила Аня. – Мне почему-то Сэлинджер вспомнился, его рыбка-бананка. Главный герой объелся бананами счастья и застрелился от переизбытка любви. Какая-то в этом неосознаваемая мною шизофреническая странность. Нельзя самим прекращать поток собственной жизни. Бог дал, он же и возьмет ее назад.

Может, автор для сохранения души умел достигать… особого состояния просветления, чувствовал энергетическую связь с космосом? Или его книги – протест, бунт против несправедливого взрослого мира? Кто-то из критиков написал о его главном произведении: «В нем взгляд ребенка из-под стола на то, что делается в стране». А я бы добавила: «И в душе подростка в период его взросления». Книга полезная. Все мы в той или иной степени сталкиваемся с подобными болезненными проблемами, экстраполируем беды его героя на себя, идентифицируем себя с ним. Автор талантлив. Он несет в себе боль всего своего поколения. Ему, ветерану войны, было очень трудно жить, имея чувствительную психику. Не зря он искал религиозное спасение своей души. В этом смысле я его очень понимаю.

– А я презираю его главного героя. Он мелочный, у него много претензий к миру. Он хочет, чтобы все его любили ни за что, как родители, – заявила Инна.

– Герой Сэлинджера – тонко чувствующий рефлексирующий невротик, каких много среди нас. Он противоречивый, но добрый. Автор выступает против жестокости и предупреждает подростков, что с ними может происходить то же самое, что и с его персонажем. Именно поэтому не наблюдается спад его популярности, хотя, казалось бы, для современной молодежи должно быть актуально совсем иное.

– Принимаю твой пас. Тут ты, как педагог, права. Но, согласись, даже «битлов» начинают забывать. На смену им приходят, может и менее талантливые, но другие. И этого не избежать.

– Надо напоминать. Потому что неподалеку от добрых людей всегда будут «ошиваться» те, которые могут ни за что оскорбить, ударить. Хотелось бы, чтобы таких было поменьше… Как ты думаешь, один человек может изменить мир? – спросила Аня.

– В худшую сторону – да, в лучшую – нет. Но если ум на планете Земля возобладает над жадностью и желанием власти… – Инна усмехнулась. – Писатели должны чутко слышать даже тихий, потаенный пульс своей эпохи и силой своего эмоционального таланта «закрывать пропасть под нашим иллюзорным чувством связи с миром».

– Критики и вознесут, и с грязью смешают. Были бы деньги. Мне вспомнилась шутка времен СССР: «И муху, и министра можно прихлопнуть газетой». Редакторы – проводники воли цензоров или теперь наоборот? – зачем-то ушла от темы Инна и раздраженно махнула рукой.

– С критиков надо брать клятву Гиппократа: «Не убий», – рассмеялась Аня.

– «На тех, кто впал без умысла в ошибку, не гневаются сильно», – процитировала Жанна Софокла.

– Ты о себе? – спросила Инна.

– О тебе, – ответила Жанна. – Критика не должна переходить меру справедливости. Большая доза «лекарства» может убить и талант, и самого человека.

– Не существует справедливости в книжном понимании. И вообще, несправедливость – понятие субъективное. Нельзя копить в себе плохое.

– Один писатель жаловался мне: «Денег нет, жена пилит, а тут еще шквал ненависти в интернете. Остается только повеситься. Как приучить себя не слушать чужие мнения?»

Инна не отреагировала. Конструктивного разговора не получилось.

Из Инниного молчания Жанна так и не поняла, согласна та с ней, или как всегда дразнит, пытаясь любую поддержку чьего-то мнения истолковать как заигрывание. «Инна хочет возвыситься в своих или моих глазах? Внушает мне комплекс неполноценности, зная, что меня это очень огорчает? А я обману ее ожидания, да еще и поквитаюсь», – решила она и спросила голосом наивной овечки:

– Откуда у тебя столь «глубокое» знание возможностей СМИ? Самой доставалось от них, попили твоей кровушки или чужие слова повторяешь?

Но Инна снова уклонилась от ответа и, как ни в чем не бывало, продолжила свою мысль:

– После активного анонсирования некоторые писаки мелькнут еще несколько раз в телепередачах, черкнут о себе пару статеек в газетах, между делом успеют провести несколько встреч с читателями – и вот тебе гарантия уважения народных масс.

– Да мы завистливы! – радостно удивилась Жанна.

– Инна, предложи писателям иной способ рекламирования своих произведений, – попросила Аня.

– Я думаю…

– Не слишком ли много ты сегодня думаешь? – с наигранным чувством мрачного удовлетворения остановила Инну Жанна. И неожиданно любезно, без явной иронии в голосе добавила:

– Не перетрудись, пожалуйста.

Ане не потребовалось много времени, чтобы оценить уровень язвительности этого скромного замечания. Она умоляюще взглянула на Лену. В ее глазах читалось: «И эта туда же? Меня ужасно удручает ее неприветливое высокомерие. Огради».

Но Жанна опередила Лену.

– Надоело пикироваться, – сказала она и пренебрежительно вздернула плечами, словно надеялась стряхнуть с себя впечатление, произведенное своей же издевкой. (Неплохой способ уйти от ссоры.)