Любовь Лилы (ЛП)

Под звуки шопеновской прелюдии он прижался легким поцелуем к ее плечу, затем поласкал языком шею.

— Увидев тебя в первый раз, — признался Макс, скормив ей очередной кусочек омара, — я решил, что встретил русалку. С той ночи постоянно мечтал о тебе.

Нежно провел губами по ее рту.

— Каждую ночь.

— Когда я сижу в башне и думаю о тебе… мне кажется, что точно так же Бьянка когда-то грезила о Кристиане. Как считаешь, они когда-нибудь занимались любовью?

— Возможно, он не смог устоять.

Ее дыхание трепетало на его щеке.

— Как и она.

Не сводя с Макса глаз, Лила начала расстегивать его рубашку.

— Бьянка хотела его, нуждалась в нем, жаждала его прикосновений.

Вздохнув, провела ладонями по мужской груди.

— Когда они были вместе, только вдвоем, все остальное не имело значения.

— Он с ума по ней сходил.

Перехватив пальцы Лилы, Макс поднял ее на ноги и на миг замер, любуясь возлюбленной в полумраке — музыка и отблеск свечей окутывали их со всех сторон.

— Днями и ночами мечтал о ней. Ее лице…

Он погладил скулы, подбородок, шею.

— Всякий раз, закрывая глаза, видел ее. Чувствовал ее вкус…

Макс прижался к Лиле губами.

— Каждый вдох напоминал о ее поцелуях.

— И она, лежа в одинокой кровати ночь за ночью, страстно желала его прикосновений.

Сердце тяжело забилось, когда Лила стянула рубашку с плеч Макса, тело затрепетало, стоило ему развязать пояс ее халата.

— Вспоминала, как он пожирал ее глазами, раздевая.

— Вряд ли он хотел ее больше, чем я тебя.

Одежда упала на пол, Макс притянул Лилу ближе.

— Позволь показать тебе.

Свечи мягко мерцали. Единственная нить лунного света проникала сквозь щелочку в шторах, музыка и аромат хрупких цветов воспламеняли страсть.

Приглушенные обещания. Безрассудные ответы. Низкий хриплый смех, задыхающиеся всхлипы. От терпения к безудержности, от нежности к страсти. Всю темную бесконечную ночь оба оставались неустанными и ненасытными. Легкое касание могло вызвать дрожь, неистовая ласка — слабый вздох. Они соединялись то как щедрые любовники, то как воины в битве.

Едва начинало казаться, что наступило пресыщение, мужчина и женщина снова поворачивались друг к другу, чтобы возбудить или успокоить, прильнуть или отпрянуть, и так до тех пор, пока не погасли свечи, и серый рассветный луч не вполз в комнату.

Глава 11

Ожидание утомляло Хокинса до тошноты, бесил каждый день, впустую проведенный на острове. Еще сильнее злило то, что пришлось бросить несложное перспективное дельце в Нью-Йорке, которое сулило, по крайней мере, десять кусков. Вместо этого он вложил почти половину своих накоплений в грабеж, который все больше походил на провал.

Он знал, что Кофилд хорош в своем ремесле, мало кто умел так ловко вскрывать замки или ускользать от полиции. За десять лет сотрудничества они провели несколько высокодоходных операций. Именно поэтому сейчас он тревожился.

В этот раз все пошло наперекосяк. Чертова университетская крыса разбила в пух и прах все замыслы. Хокинса раздражало, что Кофилд, считая его дуболомом, не позволил разобраться с Квартермейном, а ведь легко можно устроить тихий несчастный случай.

Настоящая проблема состояла в том, что Кофилд одержим изумрудами. Говорит о них день и ночь… и говорит так, словно они живые существа, а не просто симпатичные блестящие камешки, которые принесут много чудесных хрустящих наличных.

В конце концов Хокинс начал подозревать, что Кофилд не намерен похищать ожерелье, и, почуяв обман, начал следить за партнером, как ястреб. Как только Кофилд ступал за порог, Хокинс шнырял по пустому дому, разыскивая хоть какой-то ключ к истинным намерениям сообщника.

И еще его безудержная ярость. Кофилд славился перепадами настроения, но теперь отвратительные истерики приключались все чаще. Вчера ворвался в коттедж, побелевший, с дикими глазами, трясясь от бешенства, и только потому, что одна из Калхоунов не появилась на своем рабочем месте в парке. Разгромил одну комнату — буквально кромсал мебель кухонным ножом, пока не пришел в себя.

Хокинс боялся психа. И хотя был коренастым мужчиной, склонным пускать кулаки в ход, но не имел никакого желания физически противостоять Кофилду. Нет, только не тогда, когда в глазах у того сверкал безумный блеск.

Единственную надежду на получение законной доли и бесшумное исчезновение Хокинс возлагал теперь на свою способность обвести Кофилда вокруг пальца.

Кофилд часто уходил в парк, и Хокинс тут же приступал к кропотливым методичным поискам. Пусть он казался несколько грузным, и соучастники считали его нудным, лишенным остроумия человеком, зато умел обыскать комнату, почти не потревожив пыль.

Хокинс решил начать с очевидного — со спальни партнера. Просеял украденные бумаги, затем с отвращением отложил листочки. Ничего полезного. Если бы Кофилд нашел что-нибудь, то никогда не оставил бы на виду.

Потом перетряхнул книги. Он знал, что Кофилд любит прикидываться образованным, даже эрудитом, хотя учился не больше, чем сам Хокинс. Но в томах Шекспира и Стейнбека не было ничего, кроме слов.