Любовь как в сказке

И все-таки я частенько себя обманываю. Иногда мне хочется быть как все! Вот сейчас, например. Поиграть в карты с этими визгливыми девчонками, поболтать с парнями… Просто так, ни о чем. Ведь бывает разговор ради разговора! У кого-то, может, и бывает, только у меня все по делу. Да и не умею я налимом вплывать в любую тусу, у меня это происходит медленно, слегка по-черепашьи. Просто не представляю, как подойти и сказать: «Привет, я Таня, можно к вам?» Я почему-то никогда так не делаю. Брат говорит «трусиха»! Разве это от трусости? Я подумаю-подумаю, взвешу как следует, и каждый раз понимаю — не очень-то и хотелось! Ведь когда хочется по-настоящему, тогда все нипочем. Иногда, конечно, возникают сомнения: «А может, это неправильно, может, такими темпами я до старости парня не найду и буду вот так сидеть, столбы считать, пока кто-то хихикает да в карты режется». Получается, думаю я, и так, и сяк, сперва одна мысль мне кажется самой правильной, самой правдивой, а потом вдруг что-то в мозг торкнет, и начинает казаться, что на самом деле все наоборот. Лучше вообще не думать! Как есть, так есть. На этом я обычно и успокаиваюсь, не умею долго себя казнить. Потому что люблю! Люблю за двоих, за себя и за будущего принца. Он еще не знает, но уже живет в долг. Я ему, конечно, не сразу об этом расскажу, а постепенно, когда привыкнет ко мне, жить без меня не сможет. Все он тогда будет делать вдвойне. Пожелание спокойной ночи: не просто брякнет по телефону — «Споки ноки», а сначала скажет, потом эсэмэску отправит; не просто «ну люблю», а «люблю-люблю»; не чмок в щечку, а по-серьезному и дважды; не одну шоколадку, а две, не просто колечко, а в коробочке с бантиком, не одну вялую розочку, а две шикарные, на длинном стебле: нет, две не нужно, две не к добру. А если он будет бедным и не сможет часто покупать колечки, тогда он должен будет стихи писать или цитаты из умных книжек выискивать, а потом звонить мне неожиданно и их зачитывать. Глаза мои сравнивать с небом или с бирюзой… а еще лучше, если он придумает что-нибудь особенное, такое, о чем ни в одной книжке не написано. Тогда он вроде как докажет, что любит меня сильно. А если он…

— Таня, ты меня слышишь? Ау, очнись!

Брат, будь он неладен! Я сердито спихнула его ладонь со своего плеча. Ненавижу, когда так беспардонно обрывают мои мечты! Такое чувство, словно ко мне в душ кто-то ворвался, а я без всего прячусь за мочалкой.

Рома улыбнулся.

— Выходим, кулема!

Ему не понять, что такое уйти в себя, он-то вечно тут, на поверхности, приятелей себе ищет! Его дружеское «кулема» звучит оскорбительно, надо как-нибудь ему об этом сказать. Нечего меня стыдить перед посторонними. Его новым подружкам смешно, прячут улыбки. Одна беленькая, другая черненькая. Похожи друг на друга, пупки с пирсингом, кареглазые, даже шорты у них одинаковые, в полосочку, а топики с нарисованными губами. Так себе, ничего хорошего. Что в таких девчонках находит мой брат? Черненькая уже смотрит на него как на своего парня, наглый такой взгляд, взгляд собственницы. Я пока смотрю так только на лишний кусок папиного торта.

Рома кивнул мне.

— Танька, а это девчонки, будут с нами в одном лагере, Юля и Нина.

Так говорит, как будто я не вижу, что это девчонки. И ведь никогда не утруждается, чтобы сказать поизысканнее, и, как ни странно, всем это нравится.

Беленькая Нина неприятно улыбнулась мне. У нее челюсть нижняя выдвинута вперед, словно она вот-вот скажет: «Ты чё, коза, зыришь!» Поэтому про себя я прозвала ее Нина-челюсть. А вот черненькая Юля сразу смекнула, что с сестрой своего будущего бойфренда нужно быть повежливее. Ибо пупок не пупок, челюсть не челюсть, а родная сестра — это святое. Во всяком случае, мне хочется так думать.

На станции столько народу, все толкаются, сердито шипят себе под нос ругательства, злобно смотрят. Я отвела брата в сторону, чтобы дать всем пройти, с их тележками, рассадой и плохим настроением, — не люблю толчею. Каждая леди имеет право на интимную зону — это что-то вроде круга от нечистой силы, такие в старину чертили вокруг домов. И чтоб ни один смерд в эту зону ни ногой!

Полосатые подружки стоят с нами, ей-богу, как две привязанные к ноге брата лошадки. Видно, как им не терпится погарцевать перед ним, но он, как назло, рассеян, не смотрит на них. Вертит головой.

— Кого высматриваешь? — спросила я как обычно так, чтобы никто не подумал, будто мне это в самом деле интересно.

— Да так… — он пожал плечами. — Ну что, идем? Нужно искать автобус.

Подружки кивают, Нина-челюсть даже на месте притопнула. Еще бы упор-присев приняла, чтобы стартануть за Ромой, когда он сподобится двинуться с места. Никогда не стану так раболепствовать ни перед кем! Мой парень будет меня уважать, мы будем на равных, ну если только самую капельку я буду главнее. А если он возмутится, я скажу ему…

— Таня! Ну ты идешь?!

Снова брат! Догоняю его, стараюсь идти в ногу. Внутри злость кипит. Скорей бы уж доехать до этого лагеря! Засяду в палате и буду мечтать, сколько захочу, никто мне не помешает.