Любовь как биография (СИ)

Колька как мог ухаживал за мной. Ремонтировал мой старый "Салют", даже мыл его. Однажды он принес нарисованный ручкой на листке из тетради чертеж и сказал, что это лазер. Нарисовал для меня. Это было круто. Я сделала вид, что поверила, что это чертеж лазера, но сама подумала — неужели он считает меня такой тупой? И все-таки я должна была чувствовать себя счастливой, верно? Ведь наконец-то он ответил взаимностью! Но произошла странная вещь. Я вполне привыкла к состоянию несчастной любви и даже находила в этом своеобразную прелесть. А что делать с взаимностью — я совершенно не представляла! Во взаимности мне чувствовался какой-то подвох! Более того, взаимность вызывала во мне раздражение, переходящее в отторжение! Когда Колька приезжал ко мне, я постоянно тягала с собой Анютку и не отпускала ее, боясь оставаться с ним наедине. Иногда Колька просил меня присесть к нему на скамейку, и я знала, что он собирается обнять меня, обхватив за плечи. О нет, только не это! Мысль о чем-то физическом не то чтобы пугала меня, она вызывала отвращение! Моя любовь была платонической, не допускающей ни малейшего телесного контакта! Я ни разу так и не села с ним рядом. И потом еще эти разговоры про звезды. Откуда Колька набрался слюнявой романтики?! Одно дело обсуждать проблемы жизни на Марсе, и совсем другое говорить мерзкую-премерзкую чушь про то, что "смотри, вон те две звезды совсем рядом друг к другу, как мы с тобой сейчас". Такие слова волновали меня, но с другой стороны, я чувствовала себя так, будто наступила на паука.

Лето закончилось, когда я вообще уже не знала что делать и как расхлебывать эту кашу с любовью, которая меня утомила. Иногда даже такая чудесная штука как лето кончается вовремя. Мы разъехались по разным городам, обменявшись адресами. Потом был год активной детской переписки. Писали о школьных делах, о друзьях, о прошедшем лете. Надо заметить, разлука снова вернула в мое сердце любовь. В тот год я постоянно думала о Коле. Просто вот ходила, и все время у меня в мыслях был он. Я придумала код, которым мы писали письма, и расшифровать их можно было только с помощью ключа, который был только у нас двоих. Однажды он написал мне кодом "Я тебя люблю". Письмо обожгло мне руки. Код я знала почти наизусть, мне даже не требовался ключ, чтобы понять, что он написал. Я порвала письмо и выбросила. И не написала ответ. Это был конец нашей любви. Я больше ничего не хотела. Потом я сказала ему, что не получала никакого письма.

Так закончился мой первый роман. На следующее лето все изменилось. У меня появилась другая компания. Кольку я просто не могла видеть. Я ненавидела его! Или это было какое-то другое чувство, ведь ненависть тесно связана с любовью. У меня же никакой любви не осталось. Видя его, я испытывала стойкое желание куда-нибудь убежать. А говорить с ним — это было просто мучение, выше моих сил. При встрече прятала глаза, что-то лепетала, сутулила плечи, желая стать невидимкой… мне было стыдно за то, что я его любила. Перед самой собой.

Потом подобная вещь со мной приключалась еще много раз. Как только понравившийся парень начинал со мной встречаться, меня будто отвращало от него. Я могла любить лишь на расстоянии, лишь недоступный объект. Не знаю, случалось ли такое с другими девчонками или со мной было что-то не так. Взаимность становилась слишком тяжкой ношей, я не могла ее вынести.

ЗЫБКАЯ ПОЧВА

В тот год мое сердце было разбито. По-настоящему разбито. Все, что раньше — детские шалости и смех. Дартаньян, который не стал моим папой, хотя я страстно желала этого. Мой детский жених Лешка, пописавший на меня в семь лет, выделываясь перед своей новой подружкой, и не убитый лишь потому, что я не смогла его догнать. Колька, который похабно издевался надо мной в ответ на мои любовные признания. Все это не ранило, а лишь слегка царапало. Но то, что произошло в четырнадцать — заставило меня по-настоящему страдать. И мне так жаль себя — ту. Даже сейчас.

Новая любовь приключилась со мной все в той же деревне. В городе в четырнадцать лет ты еще ребенок. Можно влюбляться в киноактеров, но в саму тебя еще никто не влюбляется. Во всяком случае, явно. В деревне же четырнадцатилетние часто уже работают, помогая родителям, получают зарплату и считаются вполне взрослыми людьми.