Любовь к наследству прилагается (СИ)

— Подожди, дед выкупил участок на Центральном кладбище ещё двадцать лет назад, целую сотку, чтобы можно было развернуться на статую и склеп, или что он там планировал?… и фотография должна была быть точно не эта! — ткнул пальцев в огромное фото с чёрной полосой в уголке, из которой улыбался дед, высунув язык, словно он был самим Энштейном.

— Эммм, в завещании произошли некоторые изменения, но самое главное — никто до окончания тендера не должен узнать об его смерти. Иначе все рухнет. А через три месяца мы его… выкопаем и похороним там, где и планировалось изначально.

— Выкопаем? Выкопаем? — повышаю голос, срываясь до ультразвука, потому что все это походит на какую-то комедию с черным юмором. — Господи, пусть это все будет сном, страшным сном!

— В три нужно явиться к распорядителю, — Я перевожу взгляд на Любочку и замечаю, что она, кажется, ели сдерживает улыбку. Ей смешно? Ну, ничего, после оглашения завещания сразу же уволю ее!

В ее взгляде нет никакого сочувствия и скорби, уверен, она только подлизывалась к деду, в надежде, что тот продвинет ее по службе еще выше. Хотя, куда уж выше? Она и так, можно сказать, управляла заводом. Когда дед отправлялся в командировки то оставлял все на нее, а не на меня. Я словно был пустым местом!

До сих пор не могу поверить, что его нет в живых. Мне казалось, он будет жить вечно. Родители погибли, когда мне было пять и меня воспитывал он, а теперь…. теперь и его нет.

Я чувствую себя бессердечным, потому что за два дня ни разу не почувствовал скорби и сожаления. Я все ещё верю в то, что когда приеду в загородний дом, найду его в гостиной с чашкой чая, читающим утренние новости и сетующим на нынешнюю власть, бюрократию и коррупцию.

Но все же, что-то в этой улыбочке заставило меня напрячься. Как-будто она знает то, чего не знаю я.

Я веду машину и нервничаю. В завещании были какие-то изменения, значит ли это что стоит ждать неприятных неожиданностей?

Я пытаюсь успокоить себя, но каждый раз когда перевожу взгляд на довольное лицо Любы, расслабленно развалившуюся рядом со мной в пассажирском сидении, в душу закрадывается сомнение: а вдруг дед на старости лет сошел с ума и решил сделать ее своей наследницей? Он ведь души в ней не чаял. Любочка то, Любочка сё, Любочка заключила выгодную сделку с поляками, Любочка выбила нам отличную скидку на сырье. В горле костью у меня уже стоит эта Любочка!

— А ты… ты видела новое завещание? — спрашиваю взволнованным голосом.

— Нет. Это все что тебя интересует?

С силой сжимаю руль, пытаясь совладать с собой и не выбросить ее из машины на первом же перекрестке.

— Я просто не хочу никаких неожиданностей. Например, узнать, что все имущество дед завещал питомнику для собак.

Черт, а дед ведь и в самом деле несколько недель назад грозился лишить меня наследства, раздав все деньги бездомным.

Руки задрожали и впервые за долгое время я по-настоящему испугался. Мысленно начал прикидывать что именно записано на меня. Машина, квартира в городе, дача…нет, дача на деда оформлена. Черт возьми! Только квартира и машина! И банковский счет. Всего один.

— Ты правда веришь, что Федор Александрович, человек, который не соблазнился ни на какие деньги и сорок лет был единственным акционером компании, смог бы завещать свое имущество каким-то собакам? — пораженно спрашивает Люба, впиваясь в меня своим пронзительными глазами.

— На старости лет людям свойственно впадать в маразм, — говорю раздраженно, паркуясь перед нотариальной конторой. — И вообще, из-за тебя я не успел на похороны.

— Ты попросил забронировать место на ближайший рейс, я забронировала!

— Пять пересадок, Люба! Пять пересадок, пока я добрался до города! Ты специально это слала, признайся! — злюсь, вспоминая самый ужасные сорок три часа в своей жизни.

— Послушай, я сделала как ты просил, думаешь, у меня было время на то, чтобы смотреть сколько часов длится перелёт? Я раздавлена смертью Фёдора Александровича не меньше чем ты, он был для меня вторым отцом! И я была серьёзна, когда говорила, что никто не должен узнать об его кончине. У нас на носу многомиллионный тендер и если наши конкуренты узнают настоящее положение дел, нас просто напросто разнесут в пух и прах, — она разъярённо прожигает меня своим взглядом и я полностью разделяю с ней ее мнение. На счёт взаимной неприязни.

Мы знаем друг друга вот уже семь лет. С того самого дня, когда я впервые увидел ее в приёмной деда в роли секретарши. И с первого взгляда мы возненавидели друг друга. Ей было двадцать пять, мне — двадцать два. Она выглядела настоящей замарашкой и я не упустил возможности подколоть ее на счёт бабушкиных туфель. Вот тут то и Люба показала своего внутреннего демона и высказалась на счет того, что думает о таких «тупых пижонах» как я и о моих красных мокасинах (тогда это было чертовски модно, что поделать?).

Перевожу взгляд на девушку, понимая, что от той невзрачной серой мышки почти ничего не осталось. Разве что характер.