Читаем Любовь к ближнему полностью

Мои обязанности куртизана-любителя не исчерпывались физическим актом, от меня требовалась немалая самоотверженность. Я внимал откровениям, мирил членов семьи, воссоединял повздоривших супругов. Мне открывались без опаски, и я сам бесстрашно нырял в чужую личную жизнь. Сколько мужей, сами того не ведая, были обязаны мне восстановлением согласия в семье, возрождением сексуальности? Я заменял знахаря, психотерапевта, слушал сетования молодых женщин, не находивших любви, ободрял толстух с обвислыми грудями, мечтавших о похудении, утешал плоских, извинявшихся за отсутствие у них настоящей груди. Когда какая-нибудь из них, долго занимавшаяся в спортзале, говорила мне в следующий визит: «Вот теперь я довольна своими ягодицами. Этим летом я осмелюсь надеть стринги», – я был счастлив, как школьный учитель, научивший ребенка грамоте. Я пекся о своих дульсинеях, словно они были моими подопечными. Меня не беспокоило, если меня принимали за жиголо: я сам избрал такое времяпрепровождение, даже завоевал его в борьбе. Мне казалось естественным, что большая часть моих фей считают меня тупицей, безмозглым поршнем на ножках. Я старался их не разочаровывать и не клал на столики другого чтения, кроме журнальчиков, которые они видят в зубной клинике. Если бы я взялся поучать, выставлять напоказ свои познания, они бы тотчас сбежали. Жажда доброты была у меня так велика, что, бывало, после насыщенного дня я бежал к профессионалке, где спускал все деньги и семя, торопясь поменяться ролями, замкнуть дьявольский круг.

<p>Любовь без предпочтения</p>

Я исполнял свой профессиональный долг, полностью пренебрегая эстетическими критериями. Чувственное волнение порождалось не красотой, а. новизной тела, от исследования которого кружится голова. Чтобы родилось желание, нужно какое-то несовершенство. Желание падко на мелкие изъяны, это их оно прославляет и искупает в своем порыве, тогда как в очень красивых лицах есть что-то ледяное, безжизненное. Я ценил труд, проделанный временем с живыми существами, обожал водить кончиком пальца по узорам морщинок в уголках рта, по складкам плоти на шее, по вмятинам дряблого живота. Я любил похожую на папиросную бумагу кожу, тяжелые конечности, падающие под весом собственной инерции, солнечные ожоги от злоупотребления загаром, иероглифы, оставляемые на теле замочками и поясами. Как трутень, призванный одаривать ласками пчелиных маток, я не переставал радостно удивляться, ничто не действовало на меня отталкивающе. Эти изнеженные, немного заплывшие жирком тела невероятно меня возбуждали. Полные бока, мраморные бедра, венозные морщинистые груди говорили об опытности, о способности полнее наслаждаться любовью, чем изможденные обладательницы стройных фигурок. Эти зрелые женщины приходили ко мне не потому, что были в возрасте, а потому, что были свободнее. Молодость – время абсолюта, то есть предубеждения. Когда ко мне попадала вдруг молоденькая девушка, присланная мамашей для добрачного лишения невинности, я находил ее в равной степени безупречной и скучной. Я не позволял себе выносить какие-либо суждения, даже когда ко мне являлись задирать подол мужеподобные особы с дряблыми грудями или обладательницы неохватного таза. Все они были живыми факелами, пылавшими у меня в руках, над головой каждой из них мерцал феерический нимб. Со мной происходило то же самое, что я чувствовал в возрасте двадцати лет: непобедимая страсть безразличия, для которой имело значение только количество. Нежась в тепле рта, в чаше живота, я помнил об одном-единственном императиве: никому не отдавать предпочтения, быть верным своему выбору – не выбирать. Всем им я шептал одни и те же ласковые слова, всех благодарил за то, что они существуют, что они со мной. Я всегда ценил анонимное чувство, которое кошки дарят людям, подходящим к ним с кормом. Им хочется получить свою дозу нежностей и ласк, вот они и выпрашивают их у кого ни попадя. Меня обуревала такая же жадность, и я отправлялся на поиски положенного мне рациона, не важно, кто мне его предоставит. Я никогда не провозглашал свою любовь вообще, раз был лишен способности любить кого-то конкретно. Но мне ничего не стоило разыграть обожание, и я старался придать своей похоти видимость острой нежности. Ласковые словечки создавали атмосферу интимности, улетучивавшуюся спустя час, зато рождавшую иллюзию интенсивной жизни. Одно лишь удовольствие подсказывало мне пылкие признания, в которые я в момент произнесения искренне верил. «Не ты, так кто-нибудь еще» – вот что следовало бы говорить друг другу обнимающимся любовникам: они воображают, что необходимы друг другу, а на самом деле легко заменимы.

<p>Городской авантюрист</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги