Любовь и зло

— Сегодня ночью уже ничего не случится, — заверил меня незнакомец, глядя прямо в глаза и обнимая чуть крепче. — Они похоронят Лодовико, разумеется, не на освященной земле, но отец проводит его до самой могилы. В доме будет траур, вне зависимости от того, позволено соблюдать траур по самоубийцам или нет.

— Но остается еще тот священник, отец Пьеро, со своими обвинениями, и я не знаю, буйствует ли по-прежнему диббук.

— Почему бы тебе просто не довериться мне, — проговорил он мягко, словно был врачом, — и позволить мне исцелить ту боль, какая тебя гнетет? Если я правильно понимаю, сейчас ты в таком состоянии, что никому не можешь помочь. Тебе необходимо восстановить силы.

Мы шагали через очередную просторную площадь. У дверей огромных четырехэтажных домов горели факелы, на башнях мерцали мириады огоньков, рассыпаясь по темно-синему небу. Поблескивали первые звезды.

Я видел, что люди вокруг нас нарядно одеты, на руках у них красуются сверкающие кольца или пестрые перчатки. Многие целыми компаниями спешили как будто к какой-то заветной цели.

Женщины в великолепных шелках и парче с изяществом двигались по пыльной улице, их неброско одетые служанки торопились следом. Проплывали богато украшенные носилки, носильщики тяжело ступали под их весом, а седоков скрывали разноцветные занавески. Откуда-то издалека приплывали звуки музыки, но их заглушал гомон голосов.

Мне хотелось задержаться и внимательно рассмотреть эти сменяющиеся картинки, однако мне было как-то не по себе.

— Почему Малхия ко мне не пришел? — спросил я. — Почему послал тебя?

Молодой человек с каштановыми волосами улыбнулся, глядя на меня с любовью, словно я был вверенный его заботам ребенок, и произнес:

— Не думай о Малхии. Надеюсь, ты извинишь меня, если я буду отзываться о нем в несколько легкомысленном тоне? Подчиненные часто слегка подтрунивают над вышестоящими. — Его глаза весело заблестели. — Смотри, это кардинальский дворец. С самого обеда здесь идет торжество.

— Какого кардинала? — шепотом спросил я. — Как его имя?

— Разве это имеет значение? Это же Рим в эпоху расцвета, а что ты успел увидеть? Да ничего, кроме печальных событий в доме отдельно взятого семейства.

— Погоди-ка минутку, я не…

— Пойдем, настало время расширять кругозор, — произнес он. И снова он говорил, как будто обращаясь к ребенку. Это показалось мне милым, но в то же время неуместным. — Ты-то ведь знаешь, что с самого начала хотел увидеть все это, — продолжал он, — и кое-что ты просто обязан увидеть, потому что это самые славные мгновения этого мира.

Его голос был насыщен обертонами, и казалось, он искренне верит в то, что говорит. Даже улыбка Малхии не была столь лучезарна. Или же мне просто показалось в ярком свете огней.

Мы угодили в настоящий поток пестро разодетых молодых людей и вместе с ним влились под громадную золоченую арку, ведущую то ли в просторный двор, то ли зал, я так и не сумел разглядеть. Вокруг теснились сотни людей.

На границах этого пространства возвышались часовыми вечнозеленые растения в обрамлении свечей, а прямо перед нами уходили вправо и влево роскошно накрытые столы, составленные в бесконечную линию.

Некоторые гости уже сидели за ними, включая и компанию в богатых платьях и накидках, и все лица были сосредоточены на обширном пространстве позади столов, где сновали слуги с винными мехами, подносами кубков и блюдами, на которых лежали, как мне показалось, позолоченные фрукты.

Высоко у нас над головами сходились деревянные раскрашенные арки, украшенные гирляндами цветов, и поддерживали бескрайний полог из переливающейся серебристой материи.

По периметру пиршественного зала потрескивали факелы. А на столах через каждые несколько футов стояли золотые и серебряные канделябры и золотые тарелки. Гости беседовали, сидя на подушках, уложенных на скамьи.

Незнакомец отвел меня в дальний правый угол зала, где уже сидели несколько человек, и мы тоже быстро уселись. Оказалось, меч на поясе сильно мешает. Лютню же я удобно устроил в ногах.

Гостей в зале все прибывало.

Наверное, их была уже добрая тысяча. Женщины повсеместно притягивали взгляды своими обнаженными плечами и едва прикрытыми грудями, прекрасными платьями благородных оттенков, нитками жемчуга и драгоценными камнями, вплетенными в сложные прически. Однако и молодые люди казались не менее интересными в своих ярких нарядах и с длинными густыми волосами. Их рукава с разрезами были украшены так же, как на женских платьях, и они носили одежду таких же ярких цветов. Мужчины красовались перед публикой даже более открыто, чем дамы, и всех объединял заразительный дух общего веселья.

Неожиданно явилась группка мальчиков в тонких туниках, подпоясанных ремнями, — явно наряженные по моде Древней Греции и Рима. Руки и ноги юношей были обнажены, на ногах золоченые сандалии, а на головах — венки из цветов и листьев. Щеки у них были заметно нарумянены, а глаза, по-видимому, подведены. Мальчики улыбались, смеялись, непринужденно болтали, наполняя кубки и разнося блюда со сладостями, как будто бы занимались этим делом всю свою недолгую еще жизнь.