Любовь и жизнь леди Гамильтон

Эмма задавала вопросы, Нельсон послушно отвечал. Он перечислил приступы лихорадки, которой страдал еще в детстве, описал судороги, мучившие его время от времени без всяких видимых причин. Он рассказал также о том, что временами у него немели ноги и руки и случались обмороки; сам он ничего при этом не помнил, но ему рассказывали о таких припадках свидетели. Его находили лежащим на земле с пеной на губах, с языком, закушенным до крови. Следствием этих приступов всегда был длительный упадок сил.

Когда он закончил, Эмма вопросительно взглянула на доктора Грэхема. Он огорченно пожал плечами.

— Онемение можно излечить, но с основным злом, с эпилепсией, бороться нельзя, тут и современная наука бессильна. Жаль, такой могучий дух! Вероятно, ему суждена громкая слава, но он всегда будет несчастлив. Будите его, только осторожно, очень осторожно.

Эмма, потрясенная, посмотрела на тонкое мальчишеское лицо и мягким движением протянула к нему руки, как бы желая поднять ему веки.

— Проснитесь и улыбнитесь мне!

Он сразу открыл глаза, с тихой улыбкой, удивительным образом преобразившей его изможденное лицо. Однако, когда доктор Грэхем спросил его, что он испытывал, пока спал, он ничего не мог вспомнить.

Назавтра Эмма не могла дождаться того часа, когда слуга снова привезет Нельсона. Она все еще видела его улыбку, с которой он на нее взглянул пробудившись. Из-за этой чистой, доброй улыбки он стал ей мил. Ее радовала и обретенная ею власть над ним. У нее было такое чувство, будто этот человек принадлежит только ей, будто он сотворен ее могуществом.

Однако Нельсон не явился. Его отец, человек благочестивый и яростный противник современной науки, увез его из Лондона на воды в Бат Эмма больше о нем не слышала. Исчез из ее жизни и этот юноша, подобно Тому, Ромни Овертону. Все, что было ей по душе, ускользало от нее. Не было у нее счастья.

* * *

Каждый вечер на «божественном ложе Аполлона» ее красота одерживала новую победу. О ней говорил весь Лондон, стараясь узнать ее имя, ее происхождение, ее прошлое.

Ей все это было безразлично. Не выдавая ни одним движением, что она все слышит, она пропускала замечания зрителей мимо ушей. А ее вовсе не остерегались, считая, что она погружена доктором Грэхемом в магнетический сон. Он предлагал ей это, но она не захотела. После пережитого страшного позора она почти не чувствовала новых оскорблений. Люди упрекали ее в бесстыдстве? Ну что ж, они имели на это право. Но ее ли вина, что она стала такой? За доброе дело она наказана позором. Пусть даже упадет вуаль, скрывающая ее лицо от любопытных глаз. Ей было все равно, узнают ли ее.

Но доктор Грэхем не желал никаких перемен. Загадочная, никому не известная женщина разжигала любопытство, и это приводило на лекции все новых слушателей. Принц Георг также нанес наконец давно обещанный визит в Храм брака. Он явился со свитой придворных художников и ученых, и на это время перед остальными посетителями были заперты двери.

Пришедшие обступили ложе, на котором, как будто погруженная в сон, покоилась Эмма. По просьбе принца сэр Джошуа Рейнолдс, знаменитый художник, обмерил ее тело и продиктовал цифры какому-то человеку, который громко их повторил и потом записал.

Где она уже слышала голос этого человека, мягкий, как бы пронизанный тайной грустью?

Когда измерения были закончены, проверили данные. Голоса перебивали друг друга, возник спор, причин которого Эмма не понимала. Образовались две партии, вступившие в яростную борьбу. Одна считала названные цифры правильными, вторая брала их под сомнение. Нужно было измерять снова. Теперь это сделала партия сомневающихся, но цифры оказались такими же.

И тогда поднялась буря восторга. Размеры полностью совпадали с теми, которые мастера античного искусства считали нормой совершенной женской красоты. Все то, что Пракситель кропотливо собрал у сотен женщин, чтобы создать идеальный облик своей Венеры, здесь соединилось воедино. В Гебе Вестине доктора Грэхема воплотилась древняя мечта человечества о совершенной красоте.

Мужчины, пораженные, проталкивались к ложу, чтобы посмотреть на чудо: Художники старались быстро набросать хотя бы эскиз, чтобы запечатлеть этот самый совершенный женский образ. Принц Георг объявил награду в пятьдесят фунтов за лучший рисунок.

Внезапно громкий холодный голос перекрыл шум.

— Не слишком ли вы торопитесь? Не всегда ведь совершенное тело сочетается с совершенным лицом. Как можно объявить награду за красоту, не видя лица?

Снова возник спор. Эмма уловила имя скептика. Томас Гейнсборо, глава лондонских портретистов.

Ее охватил гнев. Не руководила ли им зависть к более молодым соперникам, на весь Лондон прославившим Гебу Вестину? Быть может, он пришел сюда, чтобы оспорить ее красоту — то единственное, что она спасла во время катастрофы.

Затаив дыхание, она вслушивалась в спор. Рейнолдс держался неопределенно, доктор Грэхем яростно защищал свою Гебу, Гейнсборо упорно высказывал недоверие.