Любовь и жизнь леди Гамильтон

Ответом ему был насмешливый хохот. Из толпы выбрался тощий мужчина и сел напротив. Ему было не более тридцати пяти лет, но его маленький костистый череп был совершенно гол. Сухие руки, впалая грудь, глаза, прятавшиеся в глубоких глазницах — в нем уже не было почти ничего от живого человека.

— Это лорд Уотфорд, — шепнула мисс Келли Эмме, — самый отчаянный игрок в Лондоне и личный враг лорда Балтимора.

Как будто услыхав это, сэр Уотфорд кивнул ей, скривив в гримасе свой большой рот. Затем обратился к лорду Балтимору:

— Ничему не удивляться? — повторил он с издевкой. — Ты, Люцифер, как всегда, бахвалишься. Я заставлю тебя нарушить твой же закон. Ты еще удивишься, уверяю тебя.

Он ударил сухой костлявой рукой по столу. Лорд Балтимор и глазом не моргнул.

— Ты часто пытался совратить меня, Асмодей, — сказал он насмешливо, — но ни разу тебе это не удалось.

— Ну, уж сегодня я этого добьюсь. Я отыскал способ. — И покашливая, захихикал. — Придется тебе покинуть трон и уступить его мне. — Обратившись к стоящим вокруг, он добавил: — Кто ставит на Асмодея против Люцифера?

Люцифер саркастически улыбнулся:

— А кто на Люцифера против Асмодея?

Это послужило как бы сигналом. Громкие голоса выкрикивали друг другу условия пари, от маленьких ставок до крупных сумм. Возникла дикая неразбериха. Образовались две партии, сгруппировавшиеся вокруг лорда Балтимора и сэра Уотфорда. На всех лицах было одно и то же, знакомое Эмме выражение, напоминающее яростный азарт крестьян на ярмарках в Хадне, где они ставили свои шиллинги на борцов и боксеров.

Стол покрылся золотом, банкнотами, сокровищами Индии. Игра началась.

— Как у вас руки дрожат, Георг, — сказала мисс Келли с издевкой. — Вам не терпится поставить свои векселя против золота Люцифера, но вы не знаете, что делать с нами. Ничего, я покажу Эми еще кое-какие прелести этого веселого ада. Не будем вам мешать.

Принц нерешительно взглянул на нее.

— Ты собираешься с ней к Сатанине?

— Чтобы предаться любви? Не волнуйтесь, друг мой, мы останемся вам верны. Играйте спокойно, мы придем за вами.

Она со смехом подтолкнула его к столу, на котором крутилось лотерейное колесо. Затем, схватив Эмму за руку, потащила ее прочь.

— Любовь и игра, — сказала она презрительно, — дурман для заурядных людей. Мне ведомо нечто получше — сны! В сладких сновидениях вознестись надо всей этой жалкой повседневностью.

Она откинула портьеру у какой-то двери, за ней открылась небольшая комната. На стенах была мягкая обивка, и когда дверь захлопнулась, шум празднества затих, как по мановению волшебной палочки. Воцарилась глубокая тишина.

Пол покрывал тяжелый ковер. Повсюду были разложены мягкие звериные шкуры, шелковые подушки, пестрые покрывала. На треножнике возвышалась огромная жаровня, в которой пылали древесные угли. Из висячей лампы струился мягкий зеленый свет, после ярко-красного пламени зала показавшийся Эмме прохладной мягкой ладонью, которую опустили ей на глаза.

Мисс Келли указала на маленькие мехи перед жаровней с углями.

— Раздуй огонь, милая, здесь прохладно, — сказала она голосом, в котором сквозило глухое лихорадочное нетерпение, — а я приготовлю нам ложе.

Эмма молча повиновалась, а мисс Келли разместила под лампой звериные шкуры, подушки и покрывала, так что получилось роскошное мягкое ложе. Затем она принесла стоявший в углу низкий столик, на котором меж маленьких серебряных коробочек и чашечек лежали странной формы трубки с толстыми, украшенными золотом мундштуками. В хрустальный подсвечник была вставлена восковая свеча, а в узком, выстланном красным шелком ящичке поблескивали острые металлические иглы.

Мисс Келли взяла из одной чашечки нарезанный табак и набила две трубки.

— Ты хоть раз курила, Эми? — она. — Тебе знакомо это удовольствие?

Она со смехом выслушала рассказ Эммы о ее первом и единственном опыте. В один прекрасный день Том уговорил ее, но едкий дым вызвал у нее отвращение.

— Ну да, моряцкий кнастер, — сказала мисс Келли, пожимая плечами. — Вот попробовала бы ты сперва этот турецкий табак, было бы другое дело. Известно тебе, что такое чанду[13]?

— Чанду?

— Открой вон ту серебряную коробочку. То что в ней, и есть чанду. Добавь такой маленький, невзрачный кусочек в табак, который куришь, вдохни его сладкий аромат — и станешь другим человеком. Далеко унесутся горе и заботы, их сменят счастливые сны. Возвратятся все радости и блаженство, когда-либо выпадавшие на твою долю. Руки, некогда обнимавшие тебя, вновь тебя обнимут. Глаза, которые давно уже сомкнула смерть, опять улыбнутся тебе. Забьются снова давно умершие сердца. Это им, чанду, был опьянен Мухаммед, когда видел в своих грезах блаженство рая, и о чанду думал он, запрещая правоверным вино. К чему им скотское опьянение, если можно в аромате чанду вознестись к обители блаженства? Кури, Эми, предайся блаженным сновидениям.

Она протянула Эмме одну из набитых трубок. Эмма с отвращением отпрянула.

— Не буду, — сказала она твердо. — Ничто не должно обрести надо мной власть.