Любовь и триумф

В конце концов семья перебралась в Цюрих и нашла пристанище у Эльзы Гуттен, бабки Рудольфа по отцовской линии. Вскоре после приезда Хэпсбургов старуха умерла, оставив в наследство свой родовой замок, небольшой по европейским меркам, и несколько ценных произведений искусства.

Забота Амалии о собственных детях доходила до фанатизма. Элеонора посещала привилегированную частную школу, что, по мнению матери, должно было являться залогом ее удачного замужества, а для Рудольфа было уготовано будущее пианиста-виртуоза. Амалия не скрывала радости, найдя предлог покинуть Австрию, – теперь над ее сыном не будет висеть угроза попасть на фронт и он сможет получить музыкальное образование.

«Да, – горько подумал Рудольф, – мать умеет принимать волевые решения…» Однако постоянное ворчание, придирки, а порой и затрещины, когда Амалия позволяла себе напиться, отдаляли от нее детей все дальше и дальше. Особенно сильно это начало проявляться, когда Рудольф и Элеонора стали посещать небольшое кафе, где собирались молодые австрийцы-эмигранты, полностью разочарованные жизнью и не сумевшие найти в ней своего места. И чем больше друзей они приобретали в этом обществе, тем сильнее начинали ощущать симпатию к идеям большевизма.

Рудольф не мог забыть тот внутренний трепет, который испытал при встрече с человеком, которого считал своим идеалом, – с Лениным. И после долгих споров и бесед, проходивших в кафе в строгой тайне от окружающих, молодой человек стал отдавать симпатии стране, которая считалась военным противником Австрии – России.

Когда лидеры тайной революционной организации узнали, что Элеонора подружилась с дочерью одного из царских приближенных, Рудольф получил приказ завоевать расположение молодой девушки, чтобы как можно больше узнать о деятельности ее отца – Драгомира Михайловского. Молодой Хэпсбург пошел на это с большой неохотой, но, встретившись с Мэрили и найдя ее прекрасной, сразу же изменил свое первоначальное мнение. Ну а известие о богатстве его подопечной вызвало у Рудольфа еще больший энтузиазм. Конечно, такое отношение явно не вязалось с социалистическими принципами, проповедуемыми в тайной организации, но для Рудольфа это уже не играло никакой роли.

Он обернулся на звук шагов и увидел входящего Колта Колтрейна.

– Надеюсь, я не заставил вас ждать очень долго? – спросил Колт, пожимая руку Хэпсбурга.

– Нет-нет, – заверил его Рудольф, – это я пришел слишком рано. Осматривая салон, я получил огромное удовольствие – он поистине чудесен!

Неслышно появившийся официант в белоснежной униформе поставил на стол поднос с двумя бокалами и бутылкой бренди.

Колт сел, жестом пригласил Рудольфа и разлил спиртное.

– Когда мы встретились сегодня в первый раз, – начал он, – у нас не было времени, чтобы поговорить более обстоятельно. Именно поэтому я и попросил вас прийти сюда раньше назначенного срока. Теперь мы можем немного поговорить перед ужином.

– Я очень рад, что вы поступили именно так, сэр, – кивнул в ответ Рудольф.

Колт открыл небольшую шкатулку из вишневого дерева и предложил молодому человеку сигару, которую тот, приподнявшись с кресла, с почтительностью принял. Положив ногу на ногу, Колт несколько мгновений внимательно рассматривал Рудольфа и наконец спросил, глядя на него в упор:

– Скажите мне, почему вы и ваша семья покинули Австрию? Мне кажется, такой молодой человек, как вы, должен сейчас служить на благо своего отечества.

– Вам так кажется? – задумчиво спросил Рудольф. – Я уверен, что обязательства перед семьей стоят выше интересов государства. Два года назад от сердечного приступа скончался мой отчим и одновременно тяжело заболела моя бабка, жившая в Цюрихе. Мать посчитала своим святым долгом заботиться о ней до самой смерти и осталась в Швейцарии. Кроме того… – Рудольф взял со стола графин и сжал его тонкими пальцами. – Не сочтите, что я хвастаюсь, но меня называют музыкальным гением. Оставшись в Швейцарии, я не только забочусь о сестре и матери, но и берегу свои руки. И если кто-нибудь осуждает меня за это, что ж, пусть так оно и будет! – Он пожал плечами.

– Ну хорошо, не мне вас судить! – вздохнул Колт, хотя в глубине души был уверен, что причиной переезда в Швейцарию были трусость и малодушие Рудольфа, а не его музыкальные способности. Хотя, конечно, молодой человек имел право выбора… – Я полагаю, что если бы вы были склонны к политике, то вряд ли приехали бы сейчас в Валенсию: наши страны, вы знаете, являются врагами… Скажите, а вы и сейчас занимаетесь музыкой?

– Конечно. Только не так много, как хотелось бы. Я не выступаю в консерваториях, которыми так славится Австрия. По моему глубокому убеждению, им нет равных во всей Европе, за исключением, конечно, России.

– Я слышал, что Россия сейчас не самое хорошее место, – заметил Колт с сардонической улыбкой. – Кстати, вас не смущает то, что Мэрили наполовину русская?

От этого вопроса глаза Рудольфа расширились, и в них мелькнуло удивление:

– Конечно, нет. Если бы это имело для меня хоть какое-то значение, то разве могли мои чувства к Мэрили зайти так далеко?