Любовь и так далее

Еще один довод — для бюрократов. Счастливые люди — они здоровее несчастливых. Сделайте людей счастливыми, и вы сократите расходы на здравоохранение. Представьте себе газетные заголовки: из-за вспышки Счастья врачи и медсестры остались без работы. Да, я знаю, у каждого правила есть исключения, и кто-нибудь обязательно заболеет. Но не надо мелочных придирок. Давайте просто помечтаем.

Вы ведь не ждете, правда, что я начну приводить конкретные примеры из жизни? Точнее, конкретные примеры из жизни мистера и миссис Оливер Рассел. Каковых, кстати, не существует в природе. Мистер Оливер Рассел и миссис Джилиан Уайетт — в почтовом адресе, при заселении в отель и на бланках налоговой декларации. Вы же не думаете, что я стану вдаваться в подробности? Это было бы очень по-стюартовски. Кто-то же должен выступить представителем абсурдного и абстрактного. Кто-то же должен парить в поднебесье, хотя бы изредка. А Стюарт способен парить, только если ему тыкнуть в известное место микролитом[132] — вот тогда он запыхтит, как моторизированная газонокосилка, и воспарит в эмпиреи.[133]

И еще одна причина, почему я не хочу вдаваться в подробности — это последние события. Последние открытия. Я действительно очень стараюсь об этом не думать.

МАДАМ УАЙЕТТ: Любовь и брак. Англосаксы всегда считали, что они сами женятся по любви, а французы — по расчету: ради детей, ради процветания рода, ради социального статуса, ради денег. Нет, подождите минутку, я всего лишь повторяю слова одного из ваших же знатоков. Она — это была женщина — хорошо знала обе культуры, и поначалу она не судила, а просто вела наблюдения. Она писала, что у англосаксов брак основывается на любви, что есть абсурд и нелепость, поскольку любовь по природе своей анархична, а страсть всегда умирает, и это не может являться крепкой основой для брака. С другой стороны, мы, французы, женимся по причинам разумным и рациональным, связанным с собственностью и родом, потому что — в отличие от вас, англичан — мы сознаем непреложный факт, что любовь не вмещается в структуру брака. И поэтому мы позаботились, чтобы любовь существовала только вне брака. Разумеется, это тоже несовершенный подход — на самом деле, в каком-то смысле он такой же нелепый, как и подход англичан. Ни то, ни другое решения не идеальны, и нельзя полагаться на то, что они обязательно приведут к счастью. Она была мудрой женщиной, эта ваша англичанка, и поэтому неизбежно была пессимисткой.

Я не знаю, почему Стюарт тогда рассказал вам, что у меня был любовник. Я поделилась с ним по секрету, а он повел себя, как репортер желтой прессы у вас в стране. Впрочем, он тогда переживал тяжелые времена, его брак распадался, так что я, наверное, его прощаю.

Но раз уж вы знаете, тогда я кое-что расскажу. Он — Алан — был англичанин, он был женат, и нам обоим было… нет, о возрасте я умолчу. Пусть это будет мой маленький секрет. Скажу только, что к тому времени он был женат уже тридцать лет или около того. Поначалу это был только секс. Я вас не шокирую? Но отношения между мужчиной и женщиной — это всегда первым делом секс, кто бы что ни говорил. Да, тут и желание избавиться от одиночества, и общие интересы, и разговоры, когда не можешь наговориться, но прежде всего это секс. Он говорил, что когда столько лет занимаешься любовью с женой, это можно сравнить с тем, как будто ты изо дня в день ездишь одной и той же дорогой и знаешь все ее повороты и все дорожные знаки. Сравнение показалось мне не galant.[134] Но мы договаривались — как договариваются любовники, вслух или по негласному соглашению, — говорить друг другу только правду. В конце концов, столько лжи говорилось каждый раз, просто чтобы мы могли встретиться. И я подала пример. Я сказала ему, что не собираюсь еще раз выходить замуж, и жить с мужчиной я тоже не собираюсь. Это не значит, что я никогда ни в кого не влюблюсь, но… в общем, я все ему объяснила. И честно сказать, я уже начинала в него влюбляться, когда приключился… тот случай.

Он приехал ко мне на выходные. Он жил далеко, милях в двадцати. Я всю неделю была занята, и когда он приехал, я сказала, что нам надо съездить в магазин и купить поесть. Мы поехали в «Вейтроуз», поставили машину, взяли chariot — тележку, — мы говорили о том, что я приготовлю на ужин, мы собирали продукты в тележку, я старалась набрать побольше, чтобы не ездить потом самой, я расплатилась на кассе своей карточкой «Вейтроуз». Когда мы вернулись к машине, я заметила, что он как-то вдруг погрустнел. Я ничего не спросила; сначала — нет. Я ждала, что он будет делать, — в конце концов, это он вдруг расстроился непонятно с чего, а не я. И он был героем, потому что он тоже начал в меня влюбляться, а для любви нужен героизм. Я имею в виду, героизм — чтобы сражаться с собой, со своим собственным характером.

Мы замечательно провели выходные вместе, и уже в самом конце я спросила его, почему он вдруг погрустнел тогда, в супермаркете. И он снова весь помрачнел и сказал:

— Моя жена тоже расплачивается по карточке «Вейтроуз».