Любовь и прочие обстоятельства

— Нет, милый, мне это не нравится, — возразила я. — Элисон, ты лицемерка. Знаешь что? У Джека было не такое детство, как у нас. Он вырос не в большом красивом доме в Нью-Джерси. Он не брал уроки верховой езды. — Когда Элисон было двенадцать, она мечтала играть в поло. — Джек вырос в Йонкерсе, в доме на три семьи, которого его отец лишился, когда Джек еще не успел окончить школу. Он поехал в Нью-Палц, потому что там можно было учиться в колледже бесплатно, а потом окончил юридический факультет. У него двести сирийских кузин, которым нужно посылать деньги. Матери и сестре Джек купил дома в Бостоне. Он дает на содержание ребенка больше денег, чем любой другой разведенный отец в Нью-Йорке. Поэтому оставь его в покое, Элисон. Черт возьми, оставь его в покое.

Джек смотрел в свою тарелку и ковырялся палочками в рисе.

— Наша работа отражает то, каким мы хотим видеть мир, — заявила Элисон.

— Девочки, довольно, — подал голос отец. Он сидел за столом напротив меня и умоляюще вытягивал руки над бутылочками с горчицей и полными тарелками. — Это семейный ужин, а не политическая дискуссия.

— В присутствии Элисон все сводится к политической дискуссии, — отрезала я и добавила, обращаясь к сестре: — Если ты посмеешь сказать, что личное и общественное — это одно и то же, я встану и засуну креветку тебе за шиворот.

Все засмеялись и сделали вид, будто я пошутила. До конца ужина мы вели себя так, словно ничего не случилось. Будто я не унизила своего парня, потрясая его скромным происхождением, точно знаком доблести. Как будто это был козырь в непрекращающейся игре Гринлифов под названием «Переплюнь другого». С тех пор Джек ни с кем из них не обсуждал свою работу, за исключением моего отца — и то лишь наедине.

А сегодня Джек спрашивает:

— Как дела, Бен? Есть что-нибудь интересное?

— Изнасилование. Ты, наверное, читал в газетах. Жертве предположительно отрубили палец.

— Уильям, тебе пора вниз, поиграть с другими детьми, — кричит через всю комнату Элисон. — Наверху остаются только взрослые.

У моей сестры уникальная способность — в мельчайших деталях расслышать любой разговор, который происходят в стенах дома. Должно быть, это крайне неудобно для ее детей.

— Я не хочу вниз, — возражает Уильям.

— Ступай, Уилл, — говорит Джек. — Все дети там. Тебе будет весело.

К нам подходит Леннон — очевидно, его послала мать.

— Привет, Уильям, — говорит он. — Помнишь меня?

— Да, — отвечает тот. — Ты Леннон. Как Джон Леннон.

— Правильно, старик. Хотя ты еще маловат, чтоб знать про Джона Леннона.

— Папа иногда водит меня на «Земляничные поля»[8].

— Круто.

— Я не люблю «Битлз».

— Может, ты просто не слышал их лучшие песни? Ты когда-нибудь слышал «Вообрази»? — Леннон подмигивает мне. Он старается изо всех сил. Добрый мальчик. — Потрясающая песня.

Леннон на удивление красивым голосом напевает: «Вообрази, что все люди…».

— «Вообрази» — это вовсе не песня «Битлз», — заявляет Уильям. — Джон Леннон написал ее один.

— Иди вниз с Ленноном, — говорю я. — Если тебе не понравится, можешь вернуться к нам.

Уильям закрывает глаза, поджимает губы и кивает. Он выходит вслед за Ленноном, и мы смотрим им вслед. Между ними разница всего в двенадцать лет, но они как два разных биологических вида. Леннон — очень рослый, выше шести футов. Если Бен похож на яйцо, то его сын — на гусеницу. У него огромные ступни, мягкие волосы густо смазаны гелем, руки похожи на крылья, и Леннон как будто настолько удивлен их размером, что не в силах контролировать свои неслаженные движения. Леннон, который намного старше моего пасынка, все еще кажется несформировавшимся, а крошечное тельце Уильяма обладает суровой законченностью, словно он всегда выглядел именно так и не собирается меняться до конца жизни.

Когда Уильям скрывается в загадочных недрах детской, Бен рассказывает о своем последнем деле, о слабоумном клиенте, о жертве, которая, по его мнению, случайно отхватила себе указательный палец, когда рубила мясо. Он излагает историю с обычным бесстрастием, как будто пересказывает отчет о скучном бейсбольном матче с участием безнадежно убогой команды. Интересно, отказывается ли Бен от своего лаконичного стиля в зале суда? Или же именно умеренность столь часто вынуждает судей оправдывать его подопечных?

— Бен, — зовет Элисон. — Нужно быстренько сбегать в магазин.

Он поправляет очки на яйцеобразном лице и рассеянно кивает, продолжая рассказывать нам о своей отважной попытке убедить судью в том, что никакого членовредительства не было.

— Бен!

Он оборачивается к ней.

— Ты забыл купить «Рисовое чудо», — с упреком восклицает Элисон.

— «Рисовое чудо»?

— Для детей, которые не едят мороженое.

— Не беспокойтесь из-за Уильяма, — говорит Джек. — Он обойдется тортом. Он уже привык.

— Не глупи, — восклицает Элисон. — Здесь не только у него проблемы с лактозой. Для детей, у которых аллергия на пшеницу, есть продукты с полбой, а для детей, у которых непереносимость лактозы, нужно рисовое молоко. Бен, ступай немедленно, если мы хотим разрезать торт в половине первого.