Любовь и предрассудки

– Как же я могу не волноваться, моя милая? – Голос взволнованной Луизы Грэммхерст дрожал и срывался. – Ты покидаешь Англию в ужасном состоянии, внезапно лишившись любимой матери, а твой отец сам нуждается в утешении. И это не говоря уже о том, что вы едете в полную неизвестность. Как-то еще примет тебя итальянская родня…

Бланш кивнула и всхлипнула, но от потока слез удержалась. Тяжесть утраты и страх перед будущим были велики, но у девушки все-таки хватало силы духа на то, чтобы подавлять рыдания и держать голову высоко поднятой. Все, кажется, уже было выплакано утром, а еще больше расстраивать и так опечаленную отъездом подруги Луизу Бланш совсем не хотела.

– Ничего, мы справимся, – медленно проговорила она. – Отец не видит иного выхода. Оставаться в Англии, где все напоминает о моей матери, для него невыносимо. И для меня, по его мнению, будет лучше уехать вместе с ним. Пансион я окончила…

Луиза, не дослушав, схватила подругу за руку, притянула к себе, обняла и расплакалась, даже не пытаясь совладать с собой.

– Но почему, почему так все происходит? Сначала мы теряем твою бедную мать, теперь и ты уезжаешь в неизвестность и оставляешь здесь все…

– Милый мой друг, из всего, что я здесь оставляю, самое дорогое – это ты, твоя семья, ваш дом и… Впрочем, остальное уже неважно.

Луиза оторвалась от ее плеча и нахмурилась:

– А твой собственный дом?

– Считай, что его просто нет. – На устах девушки в трауре мелькнула слабая тень грустной улыбки.

– О, не говори так! Это же твой дом, в котором ты родилась и выросла, я столько раз гостила в нем… Как ты можешь отмахиваться от него? Или вы… Вы его продали? – Луиза в испуге прижала к лицу руки, словно не веря в собственное предположение. Лучшая подруга, участница всех ее детских игр, дорогая мечтательница, с которой они вместе фантазировали, строя свои будущие счастливые судьбы, уезжала безо всякой надежды вернуться. И даже ее славный добрый дом оставался пустым и чужим.

– Нет, – твердо ответила Бланш, – мы его не продавали. Он просто нам не принадлежит больше. Теперь, когда моя мать умерла, Мэлидорны больше не потерпят нашего с отцом там присутствия. Да и в Италии вроде бы уже не так тревожно, как в прошлом году со всеми этими гарибальдийцами… Давай же не будем о грустном. Постарайся сохранить обо мне и моих бедных родителях только счастливые воспоминания. Когда будешь в своем саду, – Бланш взмахнула рукой, указывая вокруг, – думай обо мне, вспоминай то хорошее, что было у нас. Возможно, мне станет полегче. Ты же навсегда останешься здесь, – она прижала узкую ладонь в черной перчатке к левой стороне груди, – ты и твой дом. Когда мне будет совсем невмоготу, я вспомню, как всегда принимали меня здесь и в Уэльсе, вспомню наши с тобой прогулки по дорожкам этого садика и гадания на розовых лепестках… И почерпну в этом новые силы.

Девушки снова обнялись. Словно порывистые бабочки, белая и черная, юные беззаботные мотыльки, они до недавнего времени лишь легко порхали, без всяких забот. В кратчайший срок беда превратила одну из них в бездомную беглянку, а вторую избавила от детской наивной уверенности в том, что у тех, кого она любит, все всегда будет хорошо.

– Ты сильная, я всегда это знала! – с жаром воскликнула Луиза.

– Я стараюсь. На самом деле особой моей заслуги в этом нет. Просто свалившиеся на голову беды и заботы не дают времени на глупости и пустые страдания.

– Я понимаю. И стыжусь своего эгоизма, – опустила глаза Луиза. – Тебе и так трудно приходится, а ты еще и меня утешаешь. А ведь я остаюсь дома, и у меня все в порядке.

– Все могло быть и хуже, – попыталась улыбнуться Бланш. – Я достаточно взрослая, успела получить образование, у меня было беззаботное детство и любящие родители. Я знаю, что в отношении ко мне родных по матери нет никакой моей вины. Зато у меня есть такой замечательный друг, как ты… – Девушка задумчиво и с надеждой улыбнулась. – И к тому же… Я не одинока, пока есть люди, которые меня любят. И, кроме того, обещают мне писать.

– Конечно! Как только узнаю твой новый адрес, я сразу же отвечу и буду ждать новое письмо.

Где-то за пределами сада всхрапнула лошадь. Это значило, что уже подана коляска, чтобы ехать в порт.

– Пора, – тихо сказала Бланш и напоследок крепко обняла подругу. – До свидания!

– До свидания, – прошептала та, горестным жестом закрыв лицо ладонями и глядя сквозь пальцы вслед удаляющейся фигурке в трауре, – надеюсь, что до свидания. Как же я буду жить без твоей дружбы, Бланш?..

Осеннее утро в Уэльсе выдалось промозглым и неуютным. С лондонского дилижанса у поворота к Т. сошли двое: невысокий худощавый мужчина с усиками-щеточками и маленькая смуглая женщина, явно с примесью индусской крови, кутающаяся в шерстяной платок. Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, но она удержалась. Лишь передернула плечами и покрепче ухватила небольшую дорожную сумку. Мужчина же жадно вдохнул свежий воздух и энергично потер руки.