Преследуемый мыслями об утраченном любовнике и мучимый желанием сексуальной разрядки, Джон «прочесывал» улицы, заглядывая в притоны гомосексуалистов. Иногда ему удавалось найти партнера на одну ночь. Находя временное облегчение, Джон никогда не был удовлетворен, его терзало одиночество, преследующее гомосексуалов, не имеющих «пары». Вообще не понятно, почему гомосексуалистов называют «гей», т. е. «веселый парень». Правда, их вечера и сборища кажутся беззаботными и непринужденными. Раз в Нью-Йорке вечеринку гомосексуалистов устраивала у себя красивая девица, которая прислуживала гостям совершенно обнаженная. Никто не уделял ей особого внимания и не предпринимал по отношению к ней попыток к сближению. Однако, эта беззаботность и веселье просто отражают отсутствие сильных чувств; это маска, скрывающая внутреннюю омертвелость личности, свойственную гомосексуалам. При более близком знакомстве и анализе они выглядят как одни из самых трагических фигур нашего времени.
Джон был довольно привлекателен: хорошо сложен, с развитой мускулатурой, приобретенной за годы работы танцором; лицо, имевшее правильные черты, выглядело молодым, а взгляд был приветлив. Его проблемы угадывались по его мягким женственным манерам, деликатному поведению и тихой речи. Эти качества присущи мужчинам – гомосексуалистам, но это только вторичные признаки, и, конечно, наличие противоположных свойств еще не говорит о том, что перед нами «настоящий мужчина».
Какое же глубокое нарушение могло внести столь сильные искажения в личность Джона?
При более близком рассмотрении его тело, казавшееся на первый взгляд вполне нормальным, оказалось жестким и малоподвижным. Он стоял, как статуя, и двигался неловко, словно кукла. Это вызывало удивление: ведь он был танцор-профессионал; но это можно объяснить. Дело в том, что движения, исполняемые на сцене, выглядят свободными и ловкими, поскольку приобретаются в результате тренировок. Вне сцены Джон был неуклюжим и скованным, а его мышцы были жесткими и напряженными, как будто связывали его. Когда я впервые с ним работал, его тело издавало неприятный затхлый запах, как омертвелое, лишенное и ощущений, и чувств.
Та же мертвенность отражалась и в его глазах, лишенных всякого выражения. Он редко смотрел прямо на собеседника, а когда смотрел – чувство контакта не возникало. Однажды я попросил его удержать на мне взгляд, и тогда в его глазах мелькнуло тепло, он улыбнулся, как человек, открывший новое и смущенный этим; на мгновение его скованность растаяла. Дальнейшую оценку его состояния удалось получить из анализа простых рисунков, сделанных им по моей просьбе. Рисунки выражают его представление о теле, т.е. то, как он воспринимал собственное тело и, соответственно, тела других людей. Первый рисунок отражает его представление о мужчине.
В ответ на просьбу прокомментировать рисунок Джон сказал: «Я чувствую, что это – мой рисунок, что это я рисовал». По поводу фигуры на рисунке он заметил: «Этот человек доволен собой и хотел бы узнать, разделяете ли вы его чувства. Он держится прямо и ограничен в движениях. Но он счастлив и не подозревает о своих проблемах».
На втором рисунке – женщина; Джон сказал, что это – «мать пациента». Она немного расстроена, но не жалуется и вообще не способна выражать какие-то чувства.
Легко понять, что обе фигуры – скорее куклы или игрушки, чем человеческие существа.