Любовь и маска

Короче, не важно, что материал не соответствует действительности, главное, чтобы было смешно.

Когда съемки наконец-то начались, сразу стало не до смеха.

В то время патологическая одержимость всевозможным ударничеством распространилась и на кино.

Так, в августе Александров уверенно рапортовал о том, что картина будет закончена к декабрю.

На эти невообразимые ударные методы стали переходить и другие режиссеры.

«…Поднимем борьбу, за высокое идейно-художественное качество, короткие сроки и дешевую себестоимость советского фильма…» — подобными заклятьями заполняли свои полосы тогдашние газеты.

На практике же вся эта штурмовщина упиралась в довольно скверную работу цехов, и хорошо, если просто в забулдыгу Парамоныча, какого-нибудь бутафора или осветителя, — хуже, когда дело зависело от студийного чиновника, отлично осведомленного о дебатах вокруг «Джаз-комедии».

Обо всех трудностях и кознях Александров торопливо докладывал Шумяцкому — тот снимал трубку, и этого, судя по всему, было достаточно. После взбучек (в том числе и в прессе) студия предоставляла режиссеру все необходимое, зачастую в ущерб другим съемочным группам. Ромм, например, вспоминал:

«…Собралась дирекция. Совещались, что приостановить. Решили „Пышку“. Только одна картина — „Джаз“ была более или менее обеспечена площадью».

В сентябре 1933-го начались натурные съемки в Гаграх. На пляже была построена специальная узкоколейная железная дорога. Укрепленная на вагонетке камера «брала» всех действующих лиц — так возникла эффектная начальная панорама, дававшая возможность воспринимать действие на пляже в непрерывной динамике, а не монтажными кусками, как это было до той поры.

В Бзыбском ущелье уже была выстроена декорация, там тоже соорудили временную железную дорогу. Вагонетка катилась назад, следуя ритму заранее написанной фонограммы, своевременно распахивались ворота, открывая перспективу, — и из ворот, в войлочной широкополой шляпе, в сопровождении подпасков и стада появлялся Утесов…

«Снимаем жуткую халтуру, тем более вредную, что все это, несомненно, будет иметь успех и станет стилем советского кино на неопределенное время. Трудно себе представить, до каких пределов может дойти дурной вкус и пошлятина в каждой мелочи, начиная с композиции кадриков и кончая выбором костюмов и актерской работой. Гриша (Александров) на меня зол, так как я, очевидно, мешаю ему изгаляться перед легковерными слушателями. Но мне чертовски надоел весь этот салон с наигранным джентльменством. А хуже всего, когда на площадке появляется „хозяйка“. Гриша совсем потерял голову и, видимо, собирается после окончания картины жениться.

Жаль мне Эрдмана — это единственный человек, с кем я могу здесь говорить. Мне жаль его работы впустую. Пишется по существу новый сценарий, который, конечно, Грише не поднять. И Эрдман это сознает. Он уже раскусил его в полной мере. А Масс так прямо и лупит: „пошлятина“, „ни к черту не годится!“

В общем — все буза. Скорее бы кончить и в Москву. Хоть и воспитывался я на фронтах гражданской войны и на баррикадах мирного времени, но даже для меня долговременное пребывание в блестящем обществе „американского“ режиссера становится не под силу».

Этот решительный и отчаянный текст (цит. по ст. Ю. Саакова «Сеча в коммунальной квартире». «Искусство кино», 1994), приведенный из письма оператора «Веселых ребят» В. Нильсена к актеру М. Штрауху (вместе с которым «Гриша» работал ассистентом у Эйзенштейна), — надежное свидетельство того, что никаких фактов — самих по себе — не существует. На одни и те же события можно смотреть со столь разных точек зрения, что единая картина разрывается при «монтаже» на бесчисленное количество кадров (взглядов, характеров, судеб).

В продолжение этой темы стоит сказать, что вскоре нашелся более серьезный повод жалеть Николая Эрдмана. Там же, в Гаграх, в ночь на 13 октября 1933 года, его вместе с драматургом В. Массом увезли в ОГПУ из гостиницы, кинематографисты тихо спали после напряженного съемочного дня, никто ничего на слышал.

В конце октября, намекая на эти аресты, Александров сообщал Эйзенштейну:

«Картинка наша движется не спеша (из-за погоды) к завершению, несмотря на бури и катастрофы, разыгрывающиеся вокруг нее. Правда, гостивший в Гаграх Бабель смотрел материал и сулил хорошую картину» (29 октября 1933 года. Гагры).

А спустя полтора года из своей красноярской ссылки Эрдман писал матери, в частности, следующее:

«Смотрел „Веселых ребят“. Редко можно встретить более непонятную и бессвязную мешанину. Картина глупа с самого начала до самого конца. Я ждал очень слабой вещи, но никогда не думал, что она может быть до такой степени скверной».

Трезвый взгляд не помешал ни Эрдману, ни Массу позднее — после возвращения из ссылки — работать с голубоглазым златоустом Гришей над «Волгой-Волгой».

А вот автор словца «хозяйка» — оператор В. Нильсен, двадцатишестилетний в пору «Веселых ребят», — сняв с Александровым «Цирк» и часть «Волги-Волги», после ареста уже никогда не вернулся.

«Хозяйка» приехала в Гагры, взяв расчет в театре.