Любовь и магия — 2

Старый синьор затряс головой, лицо его исказилось еще больше, он явно пытался что-то сказать, и наконец слезы бессилия потекли по сморщенному загорелому лицу. Паоло легко развернул коляску и покатил ее к дому. Нужно было увезти дедушку из сада. Заметив состояние старика, к Паоло присоединился и его отец, синьор Фантуччи. Старик продолжал вздрагивать.

– Что случилось? – Отец Паоло наклонился к деду.

– Она, это она, – с трудом разобрал он.

Паоло с удивлением наблюдал, как на лицо отца набегает хмурая туча. Он лишь на минуту прикрыл глаза, коротко вздохнул и обратился к деду.

– Не волнуйся, папа, – мягко сказал синьор Фантуччи, – мы уже давно все живем на твердой земле. А что до Паоло, я думаю, он переживет несколько недель здесь, будет помогать мне в саду. Его гондола спокойно подождет его.

– Что? – собрался уже возмутиться молодой человек, как внушительный родительский щипок чуть пониже спины известил его о том, что сейчас не время для дискуссий.

– Да, конечно, отец, дедушка, я так и поступлю, – согласился со взрослыми молодой человек.

– Что тут у вас? – На заднем дворе появилась мать Паоло. – Что с дедушкой, почему он плачет? Он нездоров?

– Мария, присмотри за ним, нам с сыном нужно поговорить.

Синьор Фантуччи решительно направился в дом, а дед продолжал с тревогой смотреть ему вслед.

Паоло шел следом за отцом и чувствовал себя странно виноватым, словно он сделал что-то плохое.

Его дед был чудесным человеком. Паоло до сих пор помнил сказки и семейные истории из эпохи напудренных париков, которые когда-то рассказывал ему старик.

Вот уже много поколений семья Фантуччи живет на твердой земле в округе Венето, словно забыв о зеленых волнах лагуны. Ни родители, ни сам Паоло в детстве никогда не выезжали в Венецию. Их огромное хозяйство требовало времени. Но когда-то давно предок Паоло жил в самой Венеции и был гондольером.

Отец уверенно шел по коридору к своему кабинету.

Это была комната деда, но теперь, как наследник семейного дела, все делал отец. Обстановку здесь не меняли сознательно: массивный стол и стулья остались прежними. Синьор Фантуччи опустился в привычное кресло, а Паоло сел перед ним, стараясь как можно удобнее разместиться на стуле с высокой деревянной спинкой. Отец несколько минут молчал и хмурил брови, будто думая о чем-то таком, что явно не доставляло ему удовольствия. Затем, нахмурился еще раз и начал говорить.

– Эта история, безусловно, прозвучит либо как старая сказка, либо как полный бред. Но страх, который ты видел на лице твоего деда, самый что ни на есть настоящий, – сурово взглянул на сына синьор Фантуччи. – Говорят, когда-то в прекрасной Венеции жила русалка…

Паоло фыркнул, съехал на стуле еще ниже и вытянул ноги.

– Да-да, уж не знаю, была ли она покрыта чешуей и был ли у нее хвост, но прекрасную и юную девушку в белом видел в Венеции каждый нищий…

«Сказки, опять сказки, словно мне по-прежнему пять, и скоро мама отправит меня спать», – пронеслось в голове у Паоло…

– Дня не проходило, чтоб в каналах Венеции не звучали ее прекрасные песни под ярким синим небом. Часто она сидела, свесив ноги в зеленую воду каналов, и пела чудесные песни. И в них было столько радости, красоты, неудержимого веселья, что среди моряков и гондольеров прекрасной Венеции родилось поверье – перед важным делом, далеким походом, войной или путешествием целовать морскую деву. Поцелуй «венецианской рыбки», верили отважные моряки, даровал удачу, радость, уверенность в возвращении домой. Говорили, что морская певунья со смехом дарила морякам касание своих губ. Но был поцелуй ее мимолетен и холоден, будто морская пена, бьющая о борт корабля.

И знала вся Венеция, что в сердце ее «рыбки» столь же темно и холодно, как в морской пучине. Хотя многие молодые люди, забыв очевидное, обольщенные волшебным пением и смехом морской девы, пытались искать ее любви. Самые сладкоголосые менестрели исполняли любовные песни, вызывая у нее лишь задорный и радостный смех. В ответ она пела сама, оставляя неизгладимый след в человеческих сердцах. К ногам ее аристократы и богачи бросали дорогие подарки. Но наутро находили они дары на порогах своих домов вместе с удивительными сокровищами с самого дна синего моря.

Неуловимой, неподкупной, недосягаемой была «венецианская рыбка» – неутолимая радость всей Венеции, принадлежащая лишь городу, который она любила, и никому другому более. Но сыскался среди венецианцев и тот, кто возжелал, чтобы чудо Венеции, ее певунья принадлежала ему, и никому более. Пьетро – так звали того гондольера. Дважды он уже видел среди каналов и венецианских палаццо прозрачно-белое открытое платье и кудри червонного золота морской девы, но ни разу не решился приблизиться. Ведь его тщеславное, горделивое сердце хотело больше, чем один поцелуй. Он хотел покорить венецианскую русалку, внушить ей любовь и стать ее господином.

В снах своих он уже видел себя богатым и знаменитым. Аристократы и даже сам дож кланялись бы ему, владетелю «венецианской рыбки».

Одно тревожило его, ведь все в Венеции знали, что холодному сердцу русалки неведома любовь.