Любовь и корона

— Он был слаб, — сухо сказал Николай, — и никто его выбору не препятствовал. Ты же не можешь позволить себе такую роскошь. Выбор сделан за тебя. Богом и народом.

И довольно об этом. Вот, лучше взгляни…

— И что это? — Александр без малейшего интереса склонился к листам бумаги, разложенным на столе перед отцом.

— Наброски новой военной формы.

Рассмотри повнимательней. Вероятно, ты захочешь ее усовершенствовать. Добавишь что-нибудь новое, — Николай старался говорить как можно более любезным тоном.

— Да неужели вы действительно думаете, что, рисуя военную форму, я захочу стать императором? — в сердцах воскликнул Александр.

Отец не понимал его, не слушал и не хотел этого.

— Саша, — Николай предпринял последнюю попытку воззвать к разуму сына, — я желаю приобщить тебя к нашему общему делу.

— Направляя каждый мой шаг? Покорнейше благодарю! — Александр прищелкнул каблуками и стремительно выбежал из кабинета отца.

— Саша!..

Но вместо сына в кабинет вошел Жуковский. Он только что столкнулся с наследником и выразительно, словно испрашивая объяснений, посмотрел на Николая.

Вместо ответа император без слов указал Жуковскому на шахматный столик.

Жуковский так же молча принял это приглашение. Он знал: шахматы помогали Николаю успокоиться и сосредоточиться. А играл император отменно. Его холодный, математический ум словно предназначался для этой игры, требующей усердия и умения гасить свои эмоции.

Быстро разыграв простейший дебют, Николай на несколько секунд задержал дыхание и сделал ход ладьей. Чтобы ответить ему — а Николай всегда играл белыми — Жуковский должен был подумать. Сбросивший первый слой раздражения на продумывание шахматной комбинации, Николай откинулся в кресле и забарабанил пальцами по подлокотнику.

— Василий Андреевич, — наконец, нарушил он молчание, — твое влияние на Александра всем известно. И ты пользуешься его доверием…

— Благодарю, государь, — кивнул Жуковский, закрыв, как ему показалось, проход для фигуры императора.

— С ним стало так трудно, он так несдержан, и характер его невыносим, — пожаловался Николай, делая следующий, на первый взгляд, малозначимый ход пешкой.

— Те науки, что я ему преподаю, требуют более усердия и знаний, чем пылкости, — Жуковский на мгновение помедлил в разговоре, высматривая позицию для своего ответного хода. — Однако от степени духовного развития главы государства зависит судьба народа.

— А если душа наследника полна безумных идей и вредных пристрастий?

— Пристрастия и страсти недолговечны, — Жуковский никак не мог понять, почему Николай подставляет главные фигуры под бой.

— Стало быть, ты полагаешь, его увлечение Калиновской будет недолгим?

— Недолгим, — кивнул Жуковский и снова сделал ход из первого ряда, невольно открывая правый фланг. — Если вы, государь, не будете упорствовать и запрещать ему видеться с ней.

— А если я позволю? — спросил Николай и потянулся к ферзю, невесть как появившемся в расположении фигур Жуковского.

— Тогда его интерес к ней быстро угаснет, — Жуковский окинул непонимающим взглядом позицию на доске. — Кстати, в шахматной игре, как и в воспитании отпрысков, есть свои секреты.

Чем больше ходов просчитаешь, тем дольше держишь партию в своих руках.

— Вот и я говорю о том же, — улыбнулся император. — Василий Андреевич, тебе шах. И мат!

Глава 2 Призрачный бал

Вернувшись после развода в крепости домой, Владимир Корф застал в гостиной их городского особняка картину привычную, но ненавистную ему с детства. Старый барон, его отец, сидел на диване в центре залы и с умилением слушал музицирование Анны.

Анна была проклятьем и кошмарным сном Владимира. Отец всюду выдавал эту хорошенькую девицу с миниатюрной фигуркой и кукольным личиком за свою воспитанницу, а с Владимира взял слово всегда хранить молчание о тайне происхождения юной прелестницы. Барон Корф никогда не рассказывал сыну о причинах, побудивших его баловать и воспитывать крепостную, как собственную дочь, и Владимир предполагал в этом самое худшее. Рано оставшись без матери, он с ненавистью смотрел, как столь необходимая ему отцовская любовь уходила на заботу о девочке без роду и племени.

Барон Корф приглашал к Анне тех же учителей, что и к сыну. И поэтому она знала несколько языков, была хорошо воспитана и держалась благородно. Со временем у девушки обнаружился певческий дар, и барон Корф — известный театрал и любитель искусств — прочил ей славу лучшего голоса императорской сцены. Старый Корф частенько устраивал зрелища в своем загородном поместье — его театр считался лучшим в уезде, пользовался отличной репутацией и мог поспорить с другими театрами, знаменитыми в деле увеселения столичной публики. И, конечно же, Анна стала в нем премьер-актрисой.