– Ты права, – согласился я, стоя перед захлопнувшейся дверью ее комнатки, и на всякий случай спросил: – Значит, Ури не сказал тебе, куда направляется?
– Нет! – буркнули на той стороне. – Пролетел по коридору, как чокнутый трамвай, хоть бы извинился…
Вот дурдом.
Похоже никому, кроме старых робокопов, я и не нужен. Бабушка напрочь забыла, что у нее внуки, а у внуков – особое мнение насчет Баламыча (у меня точно). На фиг внуков! Разве могут Биллька и Боббер быть важнее, чем стих про задумчивое солнце, отраженное в фужере ромашкового вина? Знахарь что-то такое читал, подвывая.
Биллька, судя по ее поведению, причислила меня и Урмана к лагерю мужланов-эгоистов, которые запросто бросают даму в комнате с сумасшедшим хоббитом (имеется в виду Федор); а я, кроме всего прочего, проявил в этом деле инициативу – вместо того чтобы тихо удалиться, взял и уволок любимого гения неизвестно куда.
Из сочувствующих оставалась Алина, но надо быть честным – она пригласила меня в гости из жалости. Покормит, поболтает, подарочек даст и успокоится.
Дверь открылась, и во мраке блеснули заплаканные Биллькины глаза, на заднем плане пыхтел и ворочался в ящике для овощей полусонный Федор. Простила? Ага, щаззз! Первой в мое лицо полетела тщательно выстиранная и выглаженная спецовка «Сто карманов», вторым номером после короткого затишья – ящик для овощей, а третьим выбросили Федора.
Дверь шумно захлопнулась, и со стены упала очередная рамка – фотография, на которой крохотная Биллька надевает мне на голову свой горшок. Заспанный Федор с ужасом озирался по сторонам и тер бегающие глазки.
– Мы в кубе? – прохрипел он.
– Я нет, ты – да, – сказал я, накрыл баламута коробкой, а сам уселся сверху.
Биллька рыдала за дверью, Баламыч закончил орать очередную поэму о грустном ручье, обнимающем холодные камни в лесу, и перешел к грязным гномьим частушкам, которые не услышишь даже в «Под колпаком». Судя по тому, как задорно подхихикивала бабушка, репертуар был подобран верно. Что с ней творится? Строгая старушка, и вот, пожалуйста…
Под частый стук Федькиной головы о доски я снова задумался о будущем. Собственная банда…Песни, пляски, помощь Макару на кухне, мытье посуды и полов – не погорячился ли? Разве хоббит Боббер мечтал об этом? Может ли хоть что-то из этого списка сравниться с жизнью профессионального оборотня? Ответ ясен – конечно, нет. И вывод один: хочешь стать агентом – становись. Сжег остров? Ну и что! С кем не бывает? Первый сжег, второй затоплю, а на третьем все пойдет, как по маслу. Топливо воровал? Воровал. А кто виноват? Переводите звездолеты на воду, вода на Базе бесплатная, тогда и воровать будет нечего. Шеф отвернулся? Повернется, главное совершить выдающийся поступок, такой, о котором сразу заговорят. Контракт разорвали? Наверное, разорвали… а я без контракта работать буду, на общественных началах. Столовский абонемент отнимут? Отнимайте – как будто я раньше им пользовался!
Решено, хоббит Боббер – первый в истории агент-нелегал, а что? Скажете, больше всех надо? Надо. Квартал надоел, терять нечего, жить, как живут хоббиты, мелкими хищениям и пакостями, состоять в банде и день за днем толкаться в очереди за добавкой я отказываюсь.
Биллька утихла. Наверное, уткнулась носом в подушку и страшно себя жалеет, чудо в перьях, пирожок с повидлом! Могла бы найти себе ухажера получше. Честно скажу, Ури хороший, но исключительно как дружбан и сообщник. Любовь для него значит сутками сидеть в нестиранной майке и рваных штанах (хорошо, если в них) над формулой жидкой или газообразной субстанции, за которой, как он считает, будущее галактики. Грызть пельмени, запивая просроченным кефиром, бубнить в утиный нос доказательство теоремы и рисовать наслюнявленным пальцем иксы и игреки в пыльном налете оконного стекла. Он будет ходить по норе, как слепой, задевать бутылки, колбочки и миски, стоящие на полу в особой последовательности (план-макет города будущего), уснет поздним утром где-нибудь в кладовке, а про голод вспомнит, когда я начну кормить его силой. Вот такая любовь.
Разве нужен ей муж-маньяк? Правда, другие хоббиты по-своему ничем не лучше…
– Бобби, мы с дедушкой идем гулять! – услышал я радостный бабушкин голос.
Вот и они, нарядные, торжественные: бабушка – в розовом с кружевами и знахарь – вертикально полосатый.
– Бобби, пока нас не будет, приберись! – больше мне ничего не сказали; покачиваясь и мурлыча, розово-полосатая парочка удалилась.
Забыв про стук в коробке, можно было наслаждаться долгожданной тишиной…
– Федя, ты хочешь есть?
– Есть! Есть! Есть! Есть! – каждое слово сопровождалось ударом о перевернутое дно коробки. Не вставая, я подергал ручку Биллькиной двери:
– Сестренка, а ты хочешь пожевать? – думал, не выйдет, а она вышла; гордая и зареванная, в милой белой ночнушке до пола. – Айда на кухню, глянем, что старики наготовили!