Любовь и хлеб

Ольга почувствовала, как радостно забилось сердце, перехватило дыхание, как опустились руки оттого, что не может вот сейчас броситься за дверь ветпункта к совхозной ферме, где директор школы Комов. «Комов, милый… Мария знает о нашей размолвке… Прибежала обрадовать, осчастливить, хорошая, наивная Маша». Стало неудобно перед Марией за то, что была груба с ней, хотелось обнять девушку, поцеловать, извиниться, сдержалась — мягко произнесла:

— Машенька, — и посмотрела виновато в добрые черные глаза фельдшерицы, на ее молодое красивое лицо, залюбовалась: «Такую сразу полюбят. Вот уже и свадьба скоро у нее… Сколько раз к ней на работу приходил «на минутку» Петр. Счастливая Мария, подобрела и мне счастья хочет… Приглашала на свадьбу, а я отказалась. Ленится работать. Ругала ее несколько раз, и по душам говорила — мало толку. Комов пришел… интересно, зачем? По делу или увидеть меня?»

Ольга подошла к Марии и, повернув ее к себе спиной, туго завязала тесемки халата:

— Товарищ Давыдова. Мы на работе. И, пожалуйста, зовите меня но имени и отчеству, или, если нравится, товарищ главветврач.

Мария опустила голову, поправила волосы.

— Хорошо, Ольга Ивановна…

— Вот помогите мне переписать диагностику в месячную сводку…

Склонились обе над столом, придвинув поближе чернильный прибор.

Мария тихо посмеивалась и, стесняясь, шептала, как бы между прочим:

— А Комов-то такой разодетый, в шляпе с бантом, подошел ко мне и говорит: «Ольга Ивановна работает?..» — «Работает», — говорю. «Здоровье, говорит, как ее?» — «Цветущее», — говорю. Постоял, посмотрел и, честное слово, вздохнул так тяжело!

Мария помолчала, взглянула на Ольгу, пытаясь прочесть на ее лице, какое впечатление произвели ее слова о Комове. Ольга писала, нахмурившись.

— Заботливый какой он, симпатичный…

Ольге приятно было слушать о Комове, но в то же время она старалась не выдать свое волнение:

— Да ну вас, Маша… Перестаньте…

Осталось дописать последний листок. Мария пододвинула его к себе, вздохнула, взглянула в окно, кого-то увидев, обрадовалась:

— Ой! Вон Петя мой идет! Что-то скучный он сегодня-а-а! Ольга Ивановна, Олечка… До конца работы осталось двадцать минут. Разрешите, я побегу!..

Ольга рассмеялась, взглянув на растерянную и покрасневшую Марию.

— Идите, идите. Разрешаю…

Ольга встала, подошла к окну. В который раз увидела широкий овраг, заросший редкими кустиками ползучей полярной ивы, поблескивающий от солнечных скупых лучей лед мелкой речушки, покатые берега оврага, глиняную твердую дорогу и камни, покрытые гололедицей. Ольга задумчиво смотрела на все это.

Вот уже четыре года прошло с тех пор, как она впервые приехала работать сюда, на эту холодную, северную землю. Здесь же Ольге исполнилось тридцать четыре года. Возраст немалый — пора быть уже замужем, как говорила ей, старшей дочери, мать-учительница. Поехать бы сейчас туда, к матери, к морю, в родной город, зайти в свой институт. Никогда она не думала, что так сложится ее жизнь. Поехать, ничего не сделав и не добившись?! Нет. Есть же упорство, сила воли! Когда училась в институте, на третьем курсе еле сдала экзамены — перестала бывать на танцах, в кино, театрах, ходить в гости к друзьям и все-таки стала учиться отлично.

Оставляли в аспирантуре — отказалась, шутила: «Где уж мне, какой из меня научный работник». Мечтала скорей уехать куда-нибудь далеко-далеко, поработать год, два, три в каком-нибудь оленеводческом совхозе, приобрести опыт, собрать богатый материал, приехать — защитить диссертацию. И вот это «далеко-далеко» здесь. А мечта не исполнилась. Все по-другому, не так, как думала. Четыре года прошло, и уезжать совсем не хочется — привыкла.

Ольга достала папиросу, чиркнула спичкой — спички долго не загорались, наконец зажгла, прикурила, затянулась вкусным дымом… Она с удовлетворением отметила, что ей удалась первая половина жизни. А вторая?.. Пока — нет!..

По глинистой дороге понуро брела совхозная лошадь, везла груженную досками телегу. Рядом шел, раскачиваясь, опустив вожжи, плотник Нефедов, маленький кряжистый старик с окладистой бородой. Вот он остановил лошадь, поправил шлею, засупонил хомут, подвинул на телеге ближе к сиденью ящик с плотничьим инструментом и посмотрел в окно на Ольгу. Подошел, поклонился:

— Я по дороге к вам завернул, Ольга Ивановна. Матвеев вызывает вас к себе в кабинет… Срочно, грит… чтоб быстрей она, грит, главного ветврача ко мне!

— Спасибо, Нефедов. Приду скоро…

Ольга отошла от окна, закуталась в белую пуховую шаль. «Комов уже, наверное, ушел…» — открыла дверь, вышла на крыльцо, вдохнула свежий студеный воздух.

Совхозный двор пуст. Рабочий день кончился. Все ушли по домам. Солнце садилось. Холодно. Оглядела совхозные фермы, загоны, изгороди. Пустынно. Даже на первой улице совхозного поселка никого не видно. Только слышно, где-то вдали, из мансийской юрты плывут по окраине мерные однообразные звуки санголты. «Комова нет… ушел. Итак, к Матвееву! Зачем он меня вызывает?!»

2

В окно ударил косой луч сентябрьского солнца.