Лиам невольно смотрел на ее губы, когда она осторожно проглотила свой суп и опустила ложку в тарелку. Она ела так же, как делала все остальное, – спокойно и элегантно. Неужели она действительно не понимает, как обольстительна, или притворяется?
– Попробуйте сделать, как я, – продолжала гувернантка.
Рианна повторила ее движения довольно точно, но в конце присутствующие, замершие в ожидании, услышали хлюпающий звук.
– Просто поднесите ложку к губам и не старайтесь втянуть с нее все содержимое, – поправила мисс Лохарт. – Вот так.
Она снова изящно подняла ложку, но не успела донести ее до рта, как ее рука дрогнула, и половина содержимого вылилась на белую кожу груди.
Все замерли, а кожа на груди Филомены снова порозовела от смущения. Рианна не смогла сдержать неприличный смешок и прижала руку ко рту. Плечи ее задрожали. Даже Эндрю закусил губу, чтобы не рассмеяться.
И тут гувернантка сама сначала улыбнулась, а потом из ее горла вырвался веселый смех. Теперь, почувствовав, что уже можно смеяться, Рианна залилась вовсю, к ней присоединился Эндрю, а затем и Рассел. Напряженность, царившая за столом, рассеялась, как неприятный запах.
Лиам подумал, что за этим столом давно не было слышно смеха, и не только за столом, в доме тоже. Но сам он не мог смеяться. Не потому что не хотел – ему было не до смеха.
Его поразила нежная кремовая текстура супа, такая белая и сливочная. Попав на грудь гувернантки, суп начал стекать прямо в ложбинку, но она успела схватить салфетку, лежащую на коленях. Промокнув кожу на груди, она, как все, радовалась веселью, воцарившемуся за столом.
В это время перед мысленным взором Лиама возникали сладострастные и порочные видения. Трудно поверить, что такие мысли пришли к нему в присутствии детей, но он ничего не мог с собой поделать. Он представлял, как теплая сливочная жидкость течет между этими роскошными грудями, и с трудом боролся с похотью, кипевшей в крови.
В действительности такие видения не имели ничего общего с этой женщиной. Виновата натура Маккензи – из-за нее рождались грубые, низкие желания. Сам дьявол нашептывает ему грешные, отвратительные мысли.
Филомена не знала, что именно стало причиной: вкусная еда, французское вино или мягкий свет свечей в канделябрах, но душивший ее железный обруч, стягивавший ребра, вдруг лопнул. Впервые за много месяцев она смогла вдохнуть полной грудью и почувствовать запах хрустящих летних яблок в вине Вувре, которое повар Жан-Пьер велел подать к столу для десертного суфле.
Она пригубила бокал с вином и внимательно через стекло посмотрела на маркиза, который обсуждал с Расселом Маккензи подозрительно возникший пожар на полях. После того как был убран со стола суп, он ни разу не обратил на нее внимания. Ей до сих пор не верилось, что свирепый горец, встреченный на дороге, превратился в этого маркиза. А ведь он говорил тогда правду. Хотя теперь горец нарядился в вечерний костюм с белым галстуком, побрился и убрал волосы назад в аккуратную косу, Филомена все равно ждала, что в любую минуту аристократическая внешность слетит с него как шелуха и появится суровый варвар, готовый разрубить ее на части своей шотландской саблей-клеймором.
Она взволнованно поставила бокал на стол. «Боже, он думает, что я – просто дура, если судить по моему поведению на дороге». Но маркиз не сказал об этом ни слова, и Филомена надеялась, что и в дальнейшем не скажет. Но, может быть, нужно, чтобы он сказал и у нее появилась бы возможность объясниться, оправдаться.
Филомена смотрела, как работали его лицевые мускулы, медленно пережевывая пищу. Лэрд внимательно слушал доклад своего управляющего. Только безнадежный глупец мог ожидать от такого человека, что он станет выслушивать оправдания. Он был не из тех, кто щедро раздает милости и никогда – прощение. И ей следует это помнить.
Его зовут Демон-горец, и он приходится
Вдруг Филомене показалось, что она нашла убежище в берлоге спящего медведя, и эта мысль тотчас отрезвила ее даже быстрее, чем требовали приличия. Когда обед завершился, она ласково пожелала детям спокойной ночи и, прощаясь, присела в реверансе перед Расселом и маркизом.
Рианна тоже попыталась сделать книксен, и Филомена заметила про себя, что и этим нужно будет заняться с девочкой. Эндрю ей просто кивнул и, пробормотав извинение, быстро удалился, не поднимая глаз от ковра на полу. Для своих тринадцати лет он был довольно высок и очень строен, хотя ноги и руки были крупноваты для его фигуры, и это значило, что впоследствии он станет таким же здоровяком, как отец.