Любовь до гроба

— Вот как, — медленно произнес баро и положил руку на нож, висящий на поясе, — Лало, что ты скажешь в свое оправдание?

Тот, даже не пытаясь подняться с колен, лишь молча покачал головой. К нему бросилась шувихани, упала на колени в пыль рядом с внуком. Совсем подросток, он обещал со временем вырасти в красивого мужчину, но пока был слишком худ и мосласт, к тому же темное одеяние висело на нем мешком.

— Зачем? — требовательно спросила она. По морщинистым щекам текли слезы. — Ты мой единственный внук, мой ученик… Зачем ты нарушил закон, шувано?

Юношу колотила дрожь, но он молчал, только упрямо мотнул головой, и старуха поднялась, медленно побрела прочь.

— Тебя будут судить старейшины, — произнес баро жестко. — Я сказал!

— Сними нид! — тут же потребовал господин Рельский, но Лало ничего не ответил.

Мировой судья раздраженно отвернулся, с трудом преодолевая желание стукнуть кулаком по стенке ближайшей повозки, а лучше разнести вдребезги весь табор — боль не отпускала госпожу Чернову, и было совершенно ясно, что долго ей не выдержать…

— Вот, это нашли в его вещах, — рома протянул вожаку две дощечки с вырезанным текстом.

Одна гласила:

"Руны я режу —

"уруз" и еще три:

голод, безумье

И беспокойство;

Но истреблю их,

Так же как резал,

Когда захочу"

А на другой были вырезаны строки, посвященные любви дракона…

Казалось бы, всего лишь безобидный, почти детский стишок, но прочитанный прилюдно, он становился мощнейшим проклятием. Жертва вдруг без видимых причин может ослепнуть или оглохнуть, лишиться всего имущества, сойти с ума или попросту безвременно умереть.

Для этого не требуются даже особенные ритуалы, достаточно правильно составить текст стиха-висы, записать его рунами на дереве или камне, нанести немного собственной крови и воззвать к богам. Не нужно ни пронзать куколок иголками, ни собирать в полнолуние двенадцать трав, ни резать жертвенных животных…

Однако в любом волшебстве есть уйма тонкостей, и незнающий вряд ли сумеет все сделать правильно. Боги гневаются на неумелые заклятия и плохие стихи, и могут обернуть их против самого творящего, а потому мало кто желает рисковать. К тому же куда проще пырнуть врага ножом под покровом ночи или соблазнить девушку сладкими речами и ласками, чем много лет обучаться волшбе. И это к лучшему, ведь страшно представить, во что превратился бы мир, буде все живущие в нем стали бы могучими магами.

— Значит, заклятий было два: приворот и проклятие, — заключил господин Рельский. — Любопытно, почему не подействовал мансег?

Шеранн невесело усмехнулся.

— Мальчишка, — он покачал головой, успокаивающе поглаживая руку госпожи Черновой, которая вцепилась в его ладонь, — просто глупый мальчишка, а не эриль. Я дракон огня, и сидел у костра… Заклятье просто сгорело без следа. Софии пришлось хуже…

Господин Рельский нахмурился, отвернулся, но ничего не ответил на эту фамильярность.

Было несложно догадаться, что произошло, к тому же молоденькая рома все подтвердила. Она решила извести соперницу и присушить дракона, и пообещала после того выйти замуж за влюбленного в нее шувано. Приворота хватило бы ненадолго — на ночь-две, не более — но достаточно, чтобы зачать ребенка от сына стихии. Разумеется, пылкий юноша не устоял перед соблазном и согласился на все ради ее благосклонности (хотя, должно быть, он был не прочь уничтожить и самого Шеранна).

— Неужели нельзя ничего сделать? — с глухим отчаянием спросил мировой судья, выслушав это немудреное повествование.

Дракон лишь опустил глаза, и Ярослав отвернулся, отошел в сторону, не в силах наблюдать за мучениями Софии. Кажется, временами боль слегка отпускала и ей ненадолго становилось легче, но рядом с нею был Шеранн, и похоже, она больше ни о ком не вспоминала. Ей был нужен только он, и господину Рельскому было нелегко это выносить…

Ромарэ отошли в сторону, уселись прямо на землю, а старейшины устроились кружком у огня, о чем-то негромко переговариваясь.

— Господин, — вдруг окликнул его слабый, но решительный голос.

Мужчина обернулся и увидел перед собою старую шувихани, заплаканную, но решительную.

— Что ты хотешь? — устало спросил он, подозревая, что она попросит его поступиться местью.

— Мой внук… нарушил закон, — произнесла она почти спокойно, только судорожный вздох выдал, как ей тяжело, — и отказался исправить сделанное. Его грех пал и на меня, поэтому я помогу.

— А ты сможешь?

— Попытаюсь, — рома смотрела прямо, но кажется, почти ничего не видела перед собой. — Даже если умру.

— Но поможет ли это? — усомнился мировой судья, пряча отчаянную надежду.

— Слабо, — с неохотой ответила шувихани. — Но я попробую.

— Хорошо, — кивнул господин Рельский. Это был хоть призрачный, но шанс. — Иди со мной.

Он решительно шагнул к госпоже Черновой. Возле нее сидел Шеранн и говорил что-то успокаивающее, но утешения, по-видимому, помогали мало. Мужчина взглянул на дракона, тот обернулся и мировой судья заметил, как неестественно расширены его зрачки, в которых плескалось темное, почти багровое пламя, и зябко передернул плечами.