Любовь до гроба

Царин-парк ничуть не изменился с последнего визита господина Рельского и казался удивительно мирным, будто разморенным на солнышке. Разве можно безоблачным весенним днем поверить в зверя, что затаился в доме, будто в берлоге? Именно эта обыденность больше всего царапала, заставляла вздрагивать от каждого шороха и тут же краснеть за свою нервозность.

Все было вполне буднично: дворецкий распахнул дверь, увидел грозный отряд и стремительно побледнел.

Полицейские при полном параде, с жезлами констеблей и оружием в руках, а также господин Рельский при всех регалиях мирового судьи выглядели весьма грозно. Лишь дрожащая барышня Гарышева выделялась в этой команде бравых вояк.

Отодвинув почти лишившегося чувств слугу, инспектор Жаров резко спросил:

— Хозяева дома? Оба?

Дворецкий замедленно кивнул.

— Вот и хорошо, — вздохнул полицейский. — Собери всех на кухне и пусть замкнутся изнутри, и туда же отправится барышня Гарышева. И пошли кого-нибудь запереть покои хозяйки. А ты, голубчик, проводишь нас в комнаты молодого господина. Справишься?

Тот снова кивнул, сдавленно позвал помощника, пересказал распоряжения, краем глаза нервно наблюдая, как незваные гости осматриваются вокруг.

Спустя каких-то десять минут он доложил дрожащим голосом, подобострастно кланяясь:

— Все исполнено, как вы велели.

Очевидно было, что дворецкий терялся в догадках и измыслил себе такие ужасы, что даже известие об ульвсерке показалось бы незначительным и почти не страшным. Но господин Рельский не обольщался: полицейские тоже изрядно трусили, а толстяк констебль Лазарев просто обливался потом.

— Теперь веди нас к господину Щеглову! — приказал мировой судья, повелительно взмахнув рукой.

Слуга расширенными глазами посмотрел на него и, развернувшись, как сомнамбула двинулся на второй этаж.

По счастью, оборотень не подозревал о грядущей облаве, потому не успел ни подготовиться, ни бежать. Даже двери в его покои не были заперты! Впрочем, слугам непременно показались бы странными закрытые посреди бела дня комнаты, пошли бы слухи…

Господин Рельский с невольным одобрением подумал, что ульвсерк прекрасно устроился среди людей, усыпив все опасения, но тем самым загнал себя в ловушку.

Искомый господин Щеглов обнаружился в своем кабинете, с томиком стихов в одной руке и бокалом портвейна в другой, являя собою образец скучающего джентльмена.

Ворвавшись в комнату, представители правопорядка выстроились перед ним цепочкой: с левого фланга — инспектор, правый занял мировой судья, а меж ними замерли констебли. Дворецкий проворно испарился.

Господину Рельскому подумалось, что в этот момент они выглядели нелепо, напряженно целясь в молодого человека, расслабленно развалившегося в кресле. Кабинет напоминал зефир: бело-розовое пышное великолепие, казалось, отзывалось приторно-сладким вкусом на языке. Господин Щеглов в темно-красном флашроке казался вишенкой, венчающей кремовый торт.

Юноша обернулся, одним взглядом оценил представившееся зрелище. По его лицу пробежала тень, которая заставила посетителей судорожно сжать оружие (самое обычное — нелепы разговоры, что якобы на оборотней действует лишь серебро), но он сдержался, прикрыл глаза, спрятав их яростный блеск.

Поинтересовался подчеркнуто лениво:

— Чем обязан?

— Господин Щеглов, именем справедливого Тюра, я вас арестую, — голос господина Рельского звучал под стать деланной расслабленности оборотня. Мировой судья не испытывал удовольствия от исполнения своего долга, но и увиливать не собирался.

— Позвольте поинтересоваться, за что? — приподнял брови тот, явно решив играть до конца. — Неужели Юлия обвинила меня в нарушении обещания жениться?

— Уверен, у нее еще возникнет такое желание, — спокойно ответствовал господин Рельский и продолжил: — Сейчас речь вовсе не об этом. Вы — ульвсерк, и должны были сообщить мне о своем появлении в Бивхейме в трехдневный срок по прибытии.

— Вы с ума сошли! — воскликнул господин Щеглов с подкупающей искренностью. — Право, какие глупости вы выдумываете! Какой из меня волк, сами посудите!

— Что ж, — усмехнулся господин Рельский. — Если так, снимите жилет и рубашку. Если на вас не окажется медальона, то вы будете вправе тотчас уехать на все четыре стороны.

— Я слишком стеснителен, чтобы обнажаться перед посторонними! — вскинул голову юнец. — И вообще не намерен подчиняться вашим наглым и несуразным требованиям!

— Тогда не обессудьте, — развел руками мировой судья и признался доверительно: — По правде говоря, мне вовсе ни к чему живой оборотень. Зачем объясняться с вашими старейшинами, писать в столицу, а потом ехать на суд? Куда больше меня устроит, скажем, тело бешеного волка, которого пришлось пристрелить при попытке к бегству…

И посмотрел прямо в ненавидящие глаза ульвсерка.

— Вижу, вы любите охоту на волков… — процедил оборотень.

— Отнюдь, — пожал плечами господин Рельский, — я предпочитаю ставить капканы.

Господин Щеглов в ответ оскалился и зарычал. Полицейские отпрянули, не в силах поверить, что человеческое горло способно издавать такие звуки.