Любовь длиною в жизнь

— Ты прекрасно знаешь, что его зовут Бен. И нет, я не беспокоюсь о том, что увижу его. Мы уже много лет не подходим друг другу. И сейчас я гораздо сильнее, чем была, когда уезжала из Калифорнии. И я собираюсь собрать свои вещи и уехать оттуда, даже не оглядываясь. А как насчет тебя? Как ее там? Стиви? — Я показываю ему язык.

— Рей. А мы с Рей никогда не встречались. Мы были просто друзьями.

— С привилегиями.

Фотоаппарат возвращается в карман. Он делает шаг вперед, обхватывая мое лицо обеими руками.

— Но я никогда не видел ее, Корали. Никогда никого не видел, кроме тебя. В первый раз, когда мы заговорили, когда ты лежала под всеми этими книгами, распростертая на полу, я видел только тебя. Ты была всем. И остаешься всем. Мне потребовалось день или два, чтобы оправиться от боли, которую ты мне причинила, Синяя птица. Но когда заперся в своей спальне и проявил те фотографии, которые ты сделала, боли не осталось. Не осталось гнева. Только грусть из-за того, что нам пришлось пережить, и твердая решимость, что никому из нас не придется проходить через что-то подобное снова. Ты можешь пообещать мне это, Корали? Боже, пообещай, рассказывать мне все, несмотря ни на что.

Пытаюсь опустить голову, мои глаза горят, когда я пытаюсь сдержать слезы, но Каллан не позволяет мне отвести взгляд. Он наклоняется так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вижу, как сильно он нуждается в том, чтобы я дала ему это обещание. Не потому, что он мне не доверяет. Не потому, что не честен со мной и все еще злится. Ему нужно, чтобы я пообещала ему это, потому что он любит меня, а когда мне больно, больно ему. Он должен знать, что я дам ему возможность спасти меня, даже если моя гордость не хочет этого.

Я киваю, с трудом сглатывая.

— Клянусь.

Каллан целует меня снова, и на этот раз это не нежные, мимолетные поцелуи, которыми он целовал меня в баре. Поцелуй глубокий и проникающий. Он притягивает меня к своему рту, наши губы крепко прижаты друг к другу, его руки в моих волосах, его дыхание теплое и тяжелое. Когда он отстраняется, то прижимается своим лбом к моему, нежно улыбаясь.

— Настоящее и будущее не могут изменить прошлое, — шепчет он. — Но с течением времени боль притупляется. Все, что нам нужно, это смотреть вперед и идти на свет. Позади нас может быть тьма, Синяя птица, но впереди нас ждет прекрасное будущее.

Эпилог

Корали

Колорадо.

Я редко вспоминаю о своем пребывании в Лос-Анджелесе. Теперь это кажется таким сюрреалистичным — представить, что провела там так долго, живя такой странной, приглушенной жизнью. Вернувшись в Порт-Ройал, сказала Тине, что предпочитаю работать одна в своей студии, не видя никого изо дня в день, и в то время я верила в это. Но все изменилось, когда мы с Калланом переехали в Колорадо. Дом, который купили, выходит окнами на реку Норт-Платт, на бесконечное море лесов и гор, и я начала устраивать семинары для художников. Люди приезжают со всей страны, чтобы остановиться в крошечных домиках, которые мы построили на нашей земле, и я учу их рисовать. Это гораздо полезнее, чем одинокое существование, которое вела раньше.

Каллану все еще приходится ездить на съемки, но в последнее время он все чаще бывает дома. И вообще перестал заниматься модной фотографией и работает исключительно для журналов о дикой природе, что ему, кажется, нравятся гораздо больше, чем студийные вещи.

Мы просыпаемся, гуляем, плывем, занимаемся любовью. Очень часто занимаемся любовью. То, что я снова с Калланом, похоже, разбудило во мне сексуальность. Я была ребенком, когда потеряла с ним девственность. Секс был таким новым и ошеломляющим. Я всегда боялась, что сделаю что-то не так, что не смогу удовлетворить его. Впрочем, это уже не проблема. И знаю, как свести его с ума, а он знает, как довести меня до крайности. Мы провели час за часом, исследуя тела друг друга, рассказывая друг другу, что нам нравится. За последние десять месяцев мы столько времени провели в постели, что, по идее, нам больше нечего было бы узнать друг о друге, и все же, когда он прикасается ко мне, все кажется новым, захватывающим.

Перебираю свои материалы, заново переживая последний раз, когда Каллан занимался со мной любовью, когда я слышу, как хлопает входная дверь внизу. Я подпрыгиваю, роняя пластиковый контейнер с кистями на пол, и они вываливаются из коробки, катясь по голым половицам.

— Синяя птица! — зовет меня Каллан. Я слышу громкий стук, а затем еще два удара, когда он сбрасывает ботинки. Это его привычка — стена перед входом покрыта потертостями и отметинами там, где он сбрасывает свои ботинки, и они ударяются о краску каждый раз, когда он приходит домой. — Синяя птица, ты где?

Я ухмыляюсь, выбегая из студии на лестничную площадку. Перегнувшись через перила, вижу, что он прислонился к косяку кухонной двери и смотрит на меня с огромной ухмылкой, приклеенной к его лицу.

— А вот и она, — говорит он. — Что делаешь, Синяя птица?

— Уборку. А что? Ты же не должен был вернуться до завтра.