Любовь длинною в жизнь (ЛП)

Ее лицо вытягивается, как будто она ждала этого с тех пор, как заговорила. Как будто она уже смирилась с этим.

— Да. Конечно. Все нормально. Я понимаю.

— Мне просто нужно время, чтобы все обдумать. Я не могу этого сделать, когда ты так на меня смотришь.

Корали кивает.

— Ты, вероятно, не сможешь простить меня, Каллан, но ты должен знать, что я сожалею о своем решении каждый день с тех пор, как попрощалась с тобой. Знаю, что должна была сказать тебе, и знаю, что должна была остаться.

Она отпускает меня и тихо выскальзывает из кухни. Я остаюсь, глядя сквозь гигантскую гребаную дыру, которую только что пробил в стене, в соседнюю гостиную, и впервые за двенадцать лет чувствую себя опустошенным. Это чертово облегчение.

Глава 22

Каллан

Никаких сюрпризов.

Настоящее

Я разговаривал с Малькольмом Тейлором только один раз. За все то время, что мы с Корали скрывались, фотографировали, яростно прижимались друг к другу в моей постели, избегали его, как только могли, когда старый ублюдок так упрямо контролировал ее, у меня был только один случай встретиться с ним лицом к лицу и поговорить по-настоящему. Сейчас мне это кажется странным, но тогда я почувствовал облегчение. Корали говорила, что он был твердолобым ослом, слишком заботливым, и я был готов поверить ей на слово и избегать его любой ценой.

— Но ты ведь никогда не подозревал, что он причиняет ей боль. В тот вечер, когда она уехала из города, она впервые заговорила об этом. Я помню, чувак. Помню, что тоже был шокирован, когда ты мне об этом сказал. Она всегда хорошо это скрывала. — Шейн дает мне третье пиво.

Я сидел дома и пытался все обдумать после того, как Корали ушла, но начал немного сходить с ума. Заглянул в «Уиллоуби» в поисках старого друга, с которым можно было бы поговорить, и мы отправились в «Чейз» — единственную забегаловку в городе, которой, похоже, удалось избежать модернизации. Мы с Шейном часто приходили сюда и напивались в хлам после смерти моей мамы. Даже не помню, сколько раз меня рвало в мужском туалете. С той скоростью, с которой мы пьем, я, вероятно, сегодня вернусь к этой традиции, хотя бы ради старых времен.

— Да. Я ни хрена не знал. Но часть меня чувствует, что я должен был знать так или иначе.

— Черт, чувак. Я все еще не могу поверить, что ты собирался стать отцом. Не могу поверить, что ты собирался стать отцом и не сказал мне об этом.

— Прости. Похоже, тогда мы все были полны секретов. — Я делаю очередной глоток своего пива, радуясь, что оно холодное, как лед, и не могу почувствовать, насколько оно дешевое и дерьмовое. — Не то чтобы мы тогда кричали об этом с крыш, понимаешь?

Шейн хмыкает.

— Ты злишься на нее? Винишь в том, что случилось?

Я замираю с бутылкой пива, прижатой к губам, глядя на жужжание желтого и красного света, отражающегося в зеркале бара от музыкального автомата позади нас. Мой разум, кажется, резко отключился.

— Не знаю, — отвечаю я, потому что это чистая правда.

Я не знаю, что, черт возьми, теперь должен думать и что чувствовать. Знаю, что люблю ее. И это никогда не изменится. Но считаю ли ее ответственной за смерть нашего ребенка? Было бы легко злиться и обвинять ее. Малкольм уже мертв, так что еще большая ненависть к нему не заставит меня чувствовать себя лучше. Ненависть к Корали, возможно, заставит меня почувствовать себя наконец-то праведным и свободным, способным вернуться в Нью-Йорк, не чувствуя, что потерпел неудачу в достижении чего-то с ней здесь, но это будет вынужденно. Она не лгала ради обмана. Она солгала, чтобы спасти меня от дальнейших страданий. Я качаю головой, поднимаю бутылку пива и выливаю половину ее содержимого себе в глотку.

— Я больше не знаю, что думаю или чувствую. Всегда верил, что все эти вещи были второстепенными в моих отношениях с Корали, но теперь мне кажется, что это единственное, что у меня в голове. Я, бл*дь, ни о чем другом думать не могу. — Качаю головой. — Господи, из нас получились бы ужасные родители.

— Нет, чувак. Вы, ребята, были бы великолепны. Каждый родитель думает, что он будет большим неудачником в воспитании ребенка, поверь мне. Я знаю. Тина плачет каждые пять минут, потому что думает, что она случайно позволит нашему новорожденному утонуть в ванне или что-то в этом роде. Но когда дело дойдет до этого, ты просто берешь себя в руки. Разбираешься в этом дерьме. Вы с Корали тоже бы справились. Во всяком случае, у тебя было бы больше шансов, чем у кого-либо из моих знакомых.

— С чего ты взял?

— Потому что вы, ребята, так сильно любили друг друга. Каждый ребенок в школе смотрел на вас вместе и сходил с ума, потому что вы были так увлечены друг другом. Не было просто Каллана, или просто Корали. Только Каллан и Корали.

Испускаю долгий вздох. Это так сентиментально — вспоминать те дни. В прошлом я так чертовски старался перестать думать о Корали вообще, но это всегда было бесполезным занятием.

— В то время мы не знали, что мы особенные, — говорю я, но это явное заблуждение. Мы оба это прекрасно знали. От этого невозможно было спрятаться.