Любовь диктаторов. Муссолини. Гитлер. Франко

Сам Гитлер прекрасно осознавал важность умения говорить просто о сложных вещах: «Наши проблемы казались неразрешимыми. Немецкий народ не знал, как к ним подступиться, и в этих условиях их предпочитали отдавать на откуп профессиональным политикам. Я же, напротив, упростил проблемы и свел их к простейшим формулам. Масса поняла это и последовала за мной». Правда, масса не разглядела того, что Гитлер искусно смешивал действительные и притянутые за уши аргументы и зачастую делал из этого месива неожиданные и малообоснованные выводы.

У Гитлера было интуитивное чутье на аудиторию, на чувства и мысли собравшихся людей. Как раз поэтому он начинал свои выступления осторожно и не очень уверенно. Ему надо было ощутить, чем дышит публика и какими настроениями она проникнута. А уж затем он начинал управлять ею.

Ницше писал еще об одном аспекте выступлений Гитлера, который также имел большое значение: «У всех великих обманщиков можно подметить одно явление, которому они обязаны своим могуществом. Во время самого акта обмана, под впечатлением всякого рода подготовлений, таинственности голоса, выражения лица, жестов, среди эффектнейшей декорации, ими овладевает вера в самих себя; и именно эта вера так чудесно и убедительно действует потом на окружающих».

Между выдающимся оратором и его аудиторией всегда устанавливается двусторонняя связь. Гитлер давал своим слушателям уверенность и надежду, а их реакция укрепляла его чувство уверенности в себе, повышала самооценку. Но не следует забывать и о том, что превращение народа в фанатичную толпу, его развращение оборачивается тем, что и сам вождь оказывается развращенным этой толпой и начинает подчиняться ее инстинктам. Он сам начинает верить в то, что приписывает ему обезумевшая масса, сливаясь с нею в порыве слепого фанатизма. И снова Фридрих Ницше: «Вождь должен иметь все качества толпы: тогда она тем менее будет стыдиться перед ним, и он будет тем более популярен».

Рассматривая способность Гитлера влиять на людей, надо отметить и его приступы ярости. Сложился даже ошибочный стереотип, особенно за границей, «бесноватого фюрера», человека, дико вопящего и не владеющего собой. В действительности все обстояло сложнее. Гитлер в основном был спокоен и сдержан, а гневные вспышки являлись скорее исключениями. При этом они происходили в двух случаях.

Во-первых, чаще всего в конце его выступлений, когда, взвинчивая аудиторию, он взвинчивал и самого себя. Ярость в этом случае была подлинной, так как ее подпитывали настоящие ненависть и озлобление. Именно эта подлинность и делала его гневные выкрики столь убедительными, но отнюдь не бесконтрольными: Гитлер хорошо знал, когда следует открыть шлюзы для потока гнева и ненависти.

Во-вторых, вспышки ярости возникали во время какой-нибудь беседы. Они предназначались для устрашения оппонента и чаще были срежиссированными сценами. Так, в марте 1939 года накануне полной оккупации Чехии Гитлер разыграл в рейхсканцелярии такую сцену ярости перед старым и слабовольным чешским президентом Эмилем Гахой, что с тем случился сердечный приступ.

Наигранность таких вспышек гнева и умение Гитлера держать их под контролем видны из того, что, наткнувшись на твердость собеседника, он внезапно успокаивался, понимая, что его крики безуспешны. Характерен в этом отношении эпизод, о котором писал в своих воспоминаниях один из выдающихся немецких военачальников, тогдашний начальник Генерального штаба Гейнц Гудериан. Между ним и Гитлером произошла жаркая стычка по поводу сроков контрнаступления немецкой армии на Одере: «Гитлер с покрасневшим от гнева лицом, с поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание… При этом он так кричал, что глаза его вылезали из орбит, а вены на висках синели и вздувались». Когда же Гитлер увидел, что Гудериан настаивает на своем с железной логикой и последовательностью, то он неожиданно успокоился и с любезной улыбкой произнес: «Пожалуйста, продолжайте ваш доклад. Сегодня Генеральный штаб выиграл сражение».

К числу несомненных талантов Гитлера следует отнести и его феноменальную память. Он мог легко воспроизвести мелкие подробности и поступки героев давным-давно прочитанной книги, обстановку гостиниц, где ему приходилось останавливаться, даже названия улиц, по которым он проезжал.

Генералов всегда поражало, что фюреру известны точный калибр и дальнобойность любого оружия, местонахождение в данный момент той или иной подводной лодки, участок фронта, на котором стоит та или иная дивизия. Это производило впечатление глубоких знаний, хотя было только проявлением чисто механической памяти.