Любовь диктаторов. Муссолини. Гитлер. Франко

Муссолини часто произносил речи о внешней политике и часто угрожал. Некоторые европейские дипломаты настолько к этому привыкли, что даже не придавали угрозам особого значения. Они не без оснований полагали, что крикливость дуче не подкреплялась ни военно-экономической мощью Италии, ни высокой боеспособностью ее вооруженных сил. Однако этих сил оказалось достаточно, чтобы разгромить бедную Эфиопию.

Италия долго выискивала повод для вторжения на ее территорию, пока наконец не спровоцировала пограничный инцидент. «Мы терпеливо нянчились с Эфиопией 40 лет, — с радостью возопил дуче, обращаясь к многотысячной толпе, собравшейся перед «Алтарем отечества» — грандиозным памятником Виктору-Эммануилу II, который во второй половине XIX века объединил Италию, — теперь хватит!» Когда дипломаты еще вели изначально обреченные на провал переговоры об урегулировании конфликта, король Виктор-Эммануил со слезами умиления на глазах уже провожал суда с войсками, отплывавшими в Восточную Африку, а священники призывали молодых католиков к осуществлению «цивилизаторской миссии» в отсталой, полуфеодальной-полурабовладельческой стране.

Захватчикам противостояло многочисленное, но почти безоружное воинство: ножи, копья, стрелы, допотопные винтовки были слабым противовесом танкам, артиллерии, самолетам и даже отравляющим веществам противника. Однако итальянским войскам, увязавшим в песках и не отличавшимся высоким боевым духом, потребовалось более семи месяцев, чтобы подавить сопротивление эфиопов. Они действовали в «лучших традициях» колонизаторов: выжигали леса, где скрывались беженцы, уничтожали деревни и поселки, расстреливали из пулеметов машины и объекты Красного Креста.

Лига Наций объявила Италию агрессором и приняла решение о применении к ней экономических санкций. Внутри страны это вызвало небывалый по масштабам взрыв националистических настроений. По Апеннинам прокатилась волна шовинистических манифестаций, молодые фашисты бросились записываться добровольцами на фронт, а власти развернули кампанию под названием «Золото — родине!». Трудно сказать наверняка, был ли именно Муссолини автором идеи сбора изделий из драгоценных металлов, но сам замысел оказался откровенно подлым — отобрать у итальянцев обручальные кольца, которые во многих семьях были единственной ценной вещью. Длинные вереницы людей потянулись к центральным площадям городов и поселков, чтобы опустить свои золотые кольца в дымящиеся курильницы и получить из рук монахов оловянные, становившиеся символом патриотизма. На площади Святого Петра в Риме первыми отдали кольца королева Елена и Ракеле Муссолини. Уклониться от участия в этой «добровольной» процедуре было невозможно. Люди побогаче в спешке покупали и жертвовали тонкие кольца, а свои собственные прятали до лучших времен. Вся эта кампания в конечном счете вылилась в гигантский фарс, так как кольца разворовали фашистские иерархи. После крушения режима они были обнаружены в квартирах некоторых из них — на этих кольцах крепились занавески.

Празднование победы над поверженной Эфиопией вылилось в национальный праздник. Король удостоил главу правительства большого военного «ордена Савои» за «подготовку, руководство и победу в самой крупной колониальной войне, какую знает история». Будучи абсолютным профаном в военном деле, дуче действительно пытался из Рима руководить боевыми операциями в пустыне. Он слал бесконечные телеграммы, которые престарелый маршал Э. Де Боно аккуратно складывал в верхний ящик походного стола. Теперь же, стоя на излюбленном балконе палаццо «Венеция», дуче снисходительно взирал на захлебывавшиеся в неподдельном энтузиазме толпы, мечтая о новых военных лаврах, захваченных землях и покоренных народах. Бедный Муссолини! Он наверняка рассмеялся бы в лицо тому сумасшедшему, который осмелился бы предположить, что всей его империи не суждено прожить и десятка лет, а нынешний триумф — это не начало победоносного шествия, а первый шаг на пути к неминуемой катастрофе. Такого «сумасшедшего» в тот момент рядом с ним не оказалось, но уже маячила зловещая тень другого — могущественного маньяка, захватившего власть в Германии.

Может показаться странным, но отношения между Гитлером и Муссолини, несмотря на вроде бы явное «родство душ», сходство идеологии и режимов, были далеко не братскими, хотя иногда выглядели таковыми. Диктаторы не питали друг к другу не только товарищеских чувств, но даже сколько-нибудь искренней симпатии. Применительно к Муссолини это можно утверждать наверняка. Отношение Гитлера к дуче было несколько сложнее. Оно претерпевало эволюцию в соответствии с превращением малозаметного баварского шовиниста в канцлера могучей европейской державы.