Я рассмеялась, ничего не понимая, и вернула ему мяч. Второй, третий, седьмой бросок почти также точно поразили кольцо. А я даже не смогла возмутиться, разглядывая Фила. Он смотрелся здесь невероятно уместно: высокий рост, четкая схема движений, ни одного лишнего колебания, расслабленное лицо, цепкий взгляд, ловкие пальцы, которые умело обрабатывали не только мяч… Меня несло не туда.
После девятого попадания я все же взвыла. Теперь десяток точных дальних бросков казались слишком простой задачей. Не зря гаденыш предлагал повысить ставки. Хотя, судя по нему, он бы также легко засадил и сотню.
- Уже придумал, что загадаешь? – перекатывая мяч обратно по полу, спросила я не без задней мысли.
- Буду импровизировать.
Он наклонился.
- Ты еще не выиграл.
- Не обламывай кайф, - уже занося руки вверх, пробурчал Фил.
- А ты ведь не знаешь, что загадала я…
Взгляды пересеклись, вспыхнул пожар. Мои щеки сгорели заживо. Феликс едва заметно ухмыльнулся и бросил мяч. И промахнулся.
**********
* L’One – Трехочковый
Глава 14
Специально? Хитрый жук давал мне сделать ход.
- Какая досада! – Фил будто удивленно развел руками. – Проиграл первый раз в жизни.
Он подобрался слишком близко, сбивая к чертям дыхание.
- Теперь развратная Алиса покажет мне страну чудес?
Вот как, как перед ним было устоять? Как вообще вспомнить о том, что где-то меня ждет жених и вернуться в реальную жизнь? Ответа не было, я его не нашла. Расплылась в улыбке, сдерживаясь из последних сил.
- А твоя развлекательная программа окончена? – притворно возмутилась я.
Феликс неожиданно стал серьезным.
- Вообще-то, нет. Хотел успеть к закату, но ты испортила мой план. - по-деловому сообщил он. – Но так уж и быть, не уговаривай, попробую что-нибудь сообразить.
Не успела я догадаться, что он имел в виду, как Ветров развернулся в сторону вышки и, сложив руки рупором, громко крикнул «запускай!». В окне наверху появилась и исчезла мужская фигура. Я хотела смутиться охраннику, который негласно находился где-то рядом, но Фил в эту минуту вытащил из-за трибуны широкий синий мат, бросил его посередине зала и, подкравшись сзади, надавил под коленками, отчего я потеряла равновесие и упала вместе с ним. Тем временем, купол под крышей ожил и пришел в движение, постепенно открывая вид на темное небо, усыпанное звездами.
Я, едва дыша, любовалась картиной под мерный стук сердца того, кто прижимал меня к груди. Звезды не были волшебными, и небо – самое обычное: без лунного затмения, звездопада или северного сияния. Но на глаза отчаянно наворачивались слезы: никогда ничего подобного не чувствовала. Захотелось просто умереть, чтобы навсегда остаться такой счастливой и не сталкиваться с реальностью, поджидающей за дверью. Глупое и эгоистичное желание, но разве я не человек?
- Ты что-нибудь знаешь о звездах?
Я рыскала глазами по черно-синему небосводу и не могла отыскать знакомых созвездий.
- Не-а, - честно ответил Фил, а спустя пару мгновений заговорил на тон тише: - Только про Полярную звезду. Вон она.
Я проследила за его указательным пальцем, но не разобралась, куда именно смотреть, а Фил продолжил.
- Когда мама ушла, я начал сбегать из дома, чтобы найти ее. Не верил, что она бросила нас. Пару раз я нехило так терялся в лесу за городом. Отец устал ругаться и научил ориентироваться на местности. Вот одним из методов найти дорогу была Полярная звезда.
Я молчала, пока слушала Феликса. Заметила, что он не говорил о матери, но не лезла в душу. Парень, тем временем, уже достал телефон, чтобы щелкнуть нас, лежащих, на переднюю камеру. Затем, судя по звуку сообщения, отправил мне.
- Даже не посмотришь, как вышла на селфи? – Фил пытался шутить, но глаза оставались печальными.
- Папа бросил нас. Ушел в другую семью и завел других детей. А мне пришлось резко повзрослеть, чтобы вытянуть из депрессивной ямы маленькую сестру и инфантильную мать, которая не работала ни дня в жизни, - открылась и я ему.
Мы посмотрели друг на друга. Это было похоже на то, как складываются детали мозаики, дополняя картину. Щелк, и все.
Я сама потянулась к нему. Погладила щеку кончиками пальцев, встречая сопротивление жестких коротких волосков, провела вдоль тонкой, едва заметной морщинки на лбу, взлохматила челку. А потом поцеловала. Первой. И это было волшебно. Потому что впервые я не чувствовала себя виноватой, впервые дышала предвкушением, а не печальными последствиями. Что там Хемингуэй писал про жизнь здесь и сейчас? Подписывалась под каждым словом.
Его язык ответил на мое вторжение, руки опустились на бедра, он громко вздохнул.
- Я не сдержусь, - Феликс не спрашивал, предупреждал.
- Не надо.
И сто пятьдесят с места на разбеге. Фил перекатился на спину, усаживая меня сверху. Ему нравилось видеть, как я веду, нравилось, что я хотела вести. Я больше не сдерживалась, отпустила губы, руки, язык в свободное плавание. Боже, что они творили… Стоп-кран сорвало, и поезд летел под откос.