Любопытное приключение

МАРК ТВЭН Любопытное приключеніе

Вотъ, насколько я помню, исторія, которую разсказалъ мнѣ маіоръ:

Зимой 1862-63 г. я состоялъ комендантомъ форта Трембуль въ Новомъ Лондонѣ, въ Коннектикутѣ. Быть можетъ, наша тамошняя жизнь не такъ оживлена, какъ во «фронтѣ», но по своему оживлена достаточно. Мозгъ нашъ не подвергается опасности сростись отъ недостатка движенія. Вся атмосфера Сѣвера была насквозь пропитана таинственными слухами: говорили, что повсюду разсѣяно множество непокорныхъ шпіоновъ, что готовятся взорвать наши крѣпости, сжечь наши гостинницы, натаскать зараженныхъ одеждъ въ наши города и т. п. Вы это помните. Все это заставляло насъ держаться на-сторожѣ и стряхнуть съ себя традиціонную скуку гарнизонной жизни. Кромѣ всего этого, у насъ былъ пунктъ рекрутскаго набора, другими словами, это значитъ, что мы ни одной минуты не могли дремать, зѣвать или дурачиться. И что же? Несмотря на всю нашу бдительность, 50 % рекрутовъ сбѣгало и въ ту же ночь ускользало отъ насъ. У нихъ было столько денегъ, что рекрутъ могъ заплатить часовому триста, четыреста долларовъ за позволеніе сбѣжать и у него еще оставалось цѣлое состояніе, достаточное для обезпеченія бѣднаго человѣка. Да, повторяю, намъ дремать было некогда!

Однажды я сидѣлъ дома одинъ за какой-то перепиской. Въ комнату вошелъ блѣдный, оборванный мальчикъ лѣтъ четырнадцати, пятнадцати. Онъ красиво поклонился и спросилъ:

— Здѣсь, кажется, принимаютъ рекрутовъ?

— Да.

— Не будете ли вы добры записать меня, сэръ?

— Боже мой! Нѣтъ. Ты слишкомъ молодъ, мой мальчикъ, и слишкомъ малъ ростомъ.

Лицо его выразило разочарованіе, быстро перешедшее въ глубокое отчаяніе. Онъ медленно повернулся назадъ, какъ бы собираясь уйти, поколебался съ минуту, затѣмъ опять повернулся ко мнѣ и сказалъ голосомъ, проникавшимъ мнѣ до самаго сердца:

— У меня нѣтъ дома, нѣтъ ни одного друга на свѣтѣ… Если бы вы могли принять меня!

Но это была совершенно невозможная вещь, что я и повторилъ ему, насколько могъ мягче. Затѣмъ я предложилъ ему сѣсть къ печкѣ погрѣться и прибавилъ:

— Тебѣ сейчасъ дадутъ поѣсть. Ты голоденъ?

Онъ не отвѣтилъ, да этого и не было нужно: благодарность, выражавшаяся въ его большихъ мягкихъ глазахъ, была краснорѣчивѣе всякихъ словъ. Онъ сѣлъ къ печкѣ, а я продолжалъ писать. Взглянувъ на него мелькомъ, я затѣтилъ, что его поношенное платье и башмаки были, однако, хорошаго покроя и изъ хорошаго матеріала. Этотъ фактъ стоило принять къ свѣдѣнію. Я замѣтилъ также, что голосъ у него былъ тихій и мелодичный, глаза глубокіе и печальные, манеры и обращеніе джентльмэна. Бѣдняжка былъ сильно смущенъ. Въ результатѣ я оказался заинтересованнымъ.

Тѣмъ не менѣе я скоро углубился въ работу и забылъ про мальчика. Я не знаю, сколько времени это длилось, но, наконецъ, я случайно поднялъ глаза отъ бумаги. Мальчикъ сидѣлъ ко мнѣ спиной, но лицо его было повернуто такимъ образомъ, что мнѣ была видна одна щека и по этой щекѣ струились тихія слезы.

«Ахъ, Господи, — подумалъ я, — я и забылъ, что бѣдный мальчикъ голоденъ! — затѣмъ постарался исправить свое жестокосердіе слѣдующими словами:

— Подожди, мой мальчикъ, ты будешь обѣдать со мной. Я сегодня одинъ.

Онъ снова бросилъ на меня благодарный взглядъ. Свѣтлое выраженіе озарило его лицо. Передъ обѣдомъ онъ стоялъ за спинкой своего стула до тѣхъ поръ, пока я не сѣлъ; тогда сѣлъ и онъ. Я было взялся за ножикъ и вилку, но продержалъ ихъ нѣсколько времени въ бездѣйствіи, такъ какъ мальчикъ наклонилъ голову и прочелъ про себя молитву. Тысяча святыхъ воспоминаній дѣтства поднялась въ моей душѣ; я съ грустью подумалъ, какъ далекъ я былъ отъ религіи, отъ ея цѣлебнаго дѣйствія на огорченные умы, отъ ея утѣшеній, ея поддержки, ея опоры!