Любой ценой

Позавчера, поздно вечером, в кабинет Шелестова на базе неожиданно заглянул пьяный в хламину замполит. Знал, стервец, – командир не заложит. С собой майор Борисенко принес шмат сала, луковицу и початую бутылку невесть где раздобытого шотландского виски «Белая лошадь». Максим Никитич прогонять замполита не стал, но пить вонючую вражескую самогонку отказался, сославшись на больной желудок. Борисенко, впрочем, нисколько не обиделся и быстренько выхлебал все сам. А затем, пребывая в зело изумленном и способствующем словесному поносу состоянии, заплетающимся языком вдруг толкнул длинную, прочувствованную речь, смысл которой вкратце сводился к следующему: несмотря на то, что этнически добрая треть Европы – вроде бы как свои в доску, тоже славяне, только западные, но все эти так называемые «братья по крови» – сербы, чехи, словаки – в гробу видали и коммунизм, и лично дорогого товарища Сталина, потому как в глубине души все они – заклятые буржуи, собственники и индивидуалисты. Какое-то время – год, пять или десять лет – это стадо еще можно будет держать в узде, диктуя железную волю партии при помощи военной силы. Потому как Красная Армия отсюда домой не уйдет и американцам с англичанами ни пяди политой нашей кровью земли не отдаст. Однако он, майор Борисенко, прямо-таки задницей чувствует, что слишком долго эта послепобедная идиллия продолжаться не сможет. Взбунтуются, сволочи. Свободы захотят. Захотят, чтобы русские убирались домой. А мы не уберемся. Мы покажем этим неблагодарным тварям фигуру из трех букв и пошлем на три веселых буквы. Затем выведем на улицы танки, будем давить их в фарш гусеницами и стрелять на поражение. И всей хваленой «дружбе народов» мигом наступит полный и окончательный абзац.

От каких бы то ни было комментариев к «прорицаниям» ужравшегося замполита Максим Никитич благоразумно воздержался. Просто уложил обсессилевшего и сникшего Борисенко спать и накрыл солдатским одеялом. А про себя, помнится, мимоходом подумал – даже если этот возомнивший себя Нострадамусом хохол из Чернигова окажется провидцем и предсказанная им с пьяных глаз страшилка рано или поздно случится, «Стерх» участвовать в подавлении мятежа по-любому не будет. Не того полета птица. Солдат солдату рознь. Есть бойцы, рожденные для того, чтобы подметать на плацу мусор, есть те, кто на плацу марширует. Но существуют и третьи – те, у которых есть крылья, хищный клюв и острые когти.

И Охотник тоже не будет. Он теперь вне игры. Жаль…

Шелестов пыхнул дымом, оглянулся через плечо и успел заметить, как припадающий на правую ногу капитан Корнеев скрылся за дверью главного корпуса. Командир разведывательно-диверсионного отряда был на сто процентов уверен, что их сегодняшняя встреча со Славой– последняя. Что больше они никогда не увидятся.

Но Батя ошибался.

Глава 2 Мне знакомо ваше лицо

Военный эшелон медленно полз на восток, как сонная черепаха, тормозя практически на каждом полустанке. Первые сутки, пока поезд двигался по выжженной немцами Белоруссии, еще находились темы для разговора с ближайшими попутчиками – пожилым морщинистым старшиной с желтыми от самокруток усами, капитан-лейтенантом с подлодки и краснолицым майором-летчиком неопределенного возраста. Потом все окончательно напились и уснули. Ярослав тоже спал, сидя в уголке, – все места в вагоне были заняты, – а когда проснулся – просто молча сидел у окна, до самой Москвы глядя на проплывающие за грязным вагонным стеклом пестрые осенние пейзажи. То там, то здесь взгляд выхватывал страшные следы гремевших здесь всего год назад жестоких боев…

В столицу, – шумную, суетную, залитую огнями, – где уже почти ничего не напоминало о войне, поезд прибыл поздно вечером, на второй день. Ближайший ленинградский отправлялся завтра днем, так что ночь пришлось провести на вокзале. Выданный в дорогу сухой паек кончился, но Ярославу удалось разжиться в буфете пустым чаем и купить у бабульки десяток еще теплых пирожков с капустой. Впервые за много лет он смог поесть настоящей домашней выпечки.

Когда пришло время посадки, на перроне было не протолкнуться от желающих уехать в Питер и их багажа. А это означало только одно – вытянуться на жесткой вагонной скамейке в полный рост и поспать хоть часок-другой в горизонтальном положении опять не получится. Нога снова будет болеть. Впрочем, это мелочи. Главное – менее чем через сутки он наконец-то будет дома. В Питере. Правда, дома как такового, в виде собственной крыши над головой, у Ярослава не было с тех пор, как арестовали мать, а он подался в бега. Как не было ровным счетом ничего из вещей, кроме трости и тощего брезентового мешка за плечами. Но Охотник был совершенно спокоен. Потому что искренне, всей е верил – Леонид Иванович Сомов жив. И он обязательно найдет сенсея там же, где и прежде, – в деревне Метелица…