Как у любого влюбленного, все ощущения Андрея были обострены, и он понимал, откуда исходит угроза, — Карасев. Ну да, тут определенно был замешан Карасев, именно он заставлял Дусю томиться и желать от жизни чего-то особенного, неземного. Карасев умел раскритиковать действительность в пух и прах, язвительно высмеяв мещанские предрассудки этого мира и в то же время указывая на какой-то особый, интересный путь, которым должно идти просвещенным людям.
— Ты говорила, он собирается тебя рисовать? — как-то спросил Андрей Дусю. — Что за портрет он собирается сделать — опять нечто неземное, декадентское?
Дуся неожиданно смутилась.
— Иван Самсонович — хороший художник, — выпалила она. — Вот ты его ругаешь, а он, в сущности, очень одинокий, несчастный человек…
— Любишь же ты всех жалеть, — спокойно произнес Андрей. — Ты только скажи, кого тебе больше жаль — меня или Карасева? Нет, ты не отводи глаза, скажи!
— При чем тут это! О, я понимаю, к чему ты, клонишь… Андрюша, глупый, не ревнуй меня!
Дуся заплакала.
— Что за странное пристрастие к мелодраме? — Он стал вытирать ей слезы, быстро поцеловал. — Я просто спросил, глупенькая, начал ли он тебя рисовать?
— Нет, нет, я отказалась от сеансов!
«Надо поговорить с Карасевым, — вдруг решил Андрей. — Раз Кирилл Романович отказывается замечать, какое влияние Карасев оказывает на Дусю, то с ним поговорю я. Черт возьми, я же тоже несу за нее ответственность…
Он совершенно не представлял, о чат и, самое главное, как он будет говорить со своим недругом. Не получилось бы вроде того, что яйца курицу учат… «О, господин студент, вы взвалили на себя чужие полномочия, о Евдокии Кирилловне есть кому побеспокоиться…» — вот что он может услышать от художника. Или сообщить Карасеву, что они с Дусей помолвлены?
Студия Карасева находилась в районе Триумфальной площади. Андрей отправился туда сутра, когда точно знал, что Дуся на занятиях в своей студии — она сама ему так сказала.
Было начало ноября. На дворе стояла холодная, настоящая зимняя погода, снег укутывал землю.
— Андре, вы куда? — Встретил его по дороге однокурсник Катышев, кутающийся в зябкую суконную шинельку. — В двенадцать Лесницкий будет читать свою знаменитую лекцию о Гомере — пол-Москвы собирается явиться.
— Я немного опоздаю, — сказал Андрей. — Вы вот что, голубчик… Если вас не затруднит, займите мне там где-нибудь место…
Он решительно собирался поговорить с Карасевым, и даже лекция знаменитого профессора Лесницкого, знатока древнегреческой литературы, не могла отвлечь от этого разговора.