Люблю и ненавижу

Весь следующий день Полина с Зоей красили полы, а еще на следующий день Полина уезжала. Когда поезд тронулся, Зоя не выдержала, заплакала, Полина из тамбура махала ей на прощание платком, а Зоя долго еще стояла на перроне, не в силах остановить слезы. Одиноко ей было, ох одиноко, и она уже заранее страдала-скучала по сестре…

ГЛАВА 8. ВАРВАРА

В ночь под Новый, 1954 год в сенках Варвариного дома послышались незнакомые, шаркающие шаги. И чего уж совсем никогда не бывало в поселке, дверь не открыли, а глухо постучали в нее. «Дед Мороз, что ли?» — шутливо подумала Варвара (настроение у нее было хорошее, елка украшена, подарки дочерям готовы, осталось только на стол накрыть) и весело крикнула Поле:

— Посмотри-ка, кто там. Уж не Дед ли Мороз?

Поля, тоже удивленная стуком, распахнула дверь и сразу стала кутаться в шаль — морозный воздух клубами повалил в избу. В полутьме, в дальнем углу сенок, будто боясь, что его могут ударить распахнувшейся дверью, стоял незнакомый мужчина в шинели, в кирзовых сапогах, с котомкой за плечами.

— Вы к нам? — спросила Поля.

— Есть кто дома? — глухим, осипшим голосом спросил незнакомый.

— Мама дома, — ответила Поля. — Да вы проходите — холод в дом идет…

Незнакомец, потоптавшись на месте, неуверенно шагнул вперед, стащив с головы обтрепанную шапчонку. Здороваться он не поздоровался, просто стоял у порога с непокрытой головой.

Варвара, вылетевшая из кухни с пирогом на блюде, мельком взглянула на вошедшего, поставила пирог на стол, отерла руки о фартук и только потом сказала:

— Здравствуйте. Вы к кому?

Незнакомец какое-то время помолчал, пристально вглядываясь в хозяйку, затем произнес:

— Не узнаешь, Варвара? — Голос у мужчины звучал надсадно, глаза были вылинявшие, тусклые, на впалых щеках густо серебрилась щетина.

— Что-то не признаю… — неуверенно проговорила Варвара, но в сердце ее вдруг толкнулся жар — так и окатило его волнением. — Постой, постой… — Ноги у Варвары ослабли, рукой она поискала сзади табуретку, присела на краешек. — Господи, что же это… неужто Авдей?..

Кивнув, он опустил голову, словно почувствовав за собой страшную вину.

Варвара, обхватив лицо вздрагивающими ладонями, смотрела на Авдея (да Авдей ли это?!) широко открытыми, почти безумными по выражению, неверящими глазами и, раскачиваясь из стороны в сторону, стала то ли стонать, то ли причитать:

— Господи, да не может быть… что же это… разве с того света возвращаются?..

— С того — не знаю, — глухо сказал Авдей. — А с этого, как видишь, вернулся.

Со стороны, уже начиная кое-что понимать, на них с изумлением смотрела Поля.

Варвара наконец собралась с силами, поднялась с табуретки и бросилась было к Авдею, но ноги подвели ее, подкосились, так что Варвара, наверное, упала бы, если бы Авдей не шагнул навстречу, не подхватил ее. Варвара припала к его шинели, насквозь пропахшей мужским терпким потом и табаком, но руками не обвила его шею, не обняла, а как-то неудобно сложила их лодочкой и так вот и ткнулась Авдею в грудь. А он не то чтобы обнял Варвару, он просто поддерживал ее, чтоб она не свалилась, и спросил глухо:

— А Катя где? Живая?

— А ты и не знаешь, господи… Давно еще, в сорок четвертом, померла Катерина. От тоски по тебе и померла… А уж после победы и дед Сергий…

Авдей не сразу отозвался на Варварины слова, задумался над ними и только потом, без всякого вздоха, спокойно произнес:

— Так я и знал…

Варвара вдруг встрепенулась (странно, с Авдеем они даже не расцеловались — то ли растерялись оба, то ли так уж все скомканно, неожиданно произошло, что и не поймешь, как сделать надо было правильно), позвала Полю:

— Поля, подойди к нам…

Но Поля не двигалась с места, стояла словно оглушенная.

— Это ведь Авдей, отец твой…

Поля смотрела на него во все глаза — совсем недавно ей исполнилось тринадцать лет, — но так и не сходила с места, как будто ее паралич ударил.

— Ну что же ты? — Варвара подошла к Полине, опустилась перед ней, на колени, обняла, припала к девочке. — Это отец твой родный, Авдей Сергиевич…

На фотографиях, довоенных, Авдей казался совсем мальчишкой — правда, был широкоплечий, костистый, сильный, — с ясными веселыми глазами, всегда улыбающийся… а тут перед ними стоял почти старик — хотя шел ему четвертый десяток — неулыбчивый, с глубокими морщинами на лбу, с сединой в волосах, с густой щетиной, в которой явственно различалась седина, — неужто это отец? Поля давно свыклась с мыслью, что отца нет в живых, как ушел на войну в сорок первом, так и пропал там навсегда, она даже не помнит, чтобы кто-нибудь особенно убивался по нему (мать Катерина умерла, ее Поля почти и не помнила, так, смутные какие-то, расплывчатые черты, улыбку, например… пожалуй, только улыбку ее запомнила, мягкую, как будто виноватую всегда; дед, Сергий Куканов, отец Авдея, тоже умер давно, его Поля совсем почему-то не запомнила), вот и выходит, что хоть и вспоминали иногда Авдея — пропал без вести на войне, — но убивались по нему мало, — некому, получалось, было горевать особенно…