Люблю и ненавижу

Тут он понял, что весь этот грохот слышен там, в ее комнате, обмер, покраснел (он почувствовал, как жар бросился на щеки), медленно поднялся с пола.

Потом прислушался, но в комнате Ларисы было тихо. Он знал, что так тихо там не должно быть; может, потому и тихо, что там тоже неспокойно…

Походил по коридору взад и вперед; круто разворачивался, но тут же отступал от своего решения, и это было как безумие…

Он открыл дверь в ее комнату без стука, сразу натолкнувшись взглядом на ее глаза; он увидел сначала их совсем близко от себя, потом он увидел, что вся она светится в темноте в ночной белой рубашке.

Они так стояли и смотрели друг на друга.

Она первая прошептала ему:

— Алеша-а…

Т а к, тихо, осторожно, нежно, она произнесла его имя впервые.

Он шагнул к ней, она прошептала:

— Я… — Он слышал, как бьется ее сердце. — Люблю…

Он не дал ей договорить, поднял на руки (она лежала в Алешиных руках, обняв его за шею), понес ее в глубь комнаты, целуя холодные дрожащие губы, целуя ее глаза — она медленно прикрывала их, блаженно улыбаясь…

Он шептал:

— Я тоже… тоже…

Он не думал, правда это или ложь, что любит ее.

Он говорил ей что-то, она отвечала, но все это было ни к чему и не существовало. Вся она, чужая и родная, незнакомая, непонятная, была уже всецело его; он ощущал в каждой линии, в каждом изгибе этого родного, безмерно родного существа новизну, грусть, отчаяние, любовь, тайну; все было неповторимо, единственно, незнакомо, губительно. И то, что было теперь, было счастьем, почти единственно уловимым, про которое можно сказать: да, да, оно есть, вот оно… Было забвением… любовью…

…В весеннее утро Восьмого марта луч солнца, заглянувший к ним в комнату, был впервые после зимы так тепл, чист и прозрачен. Он вошел в комнату робко, заглянул в угол, двинулся дальше, к этажерке, к книгам, поиграл немного с тиснеными корешками, полился дальше, шире, мощней, приблизился к тахте, ярко взблеснул, словно сам ожегся — от нежных женских волос, пощекотал женщине нос, щеки, — женщина во сне блаженно улыбалась; потом луч словно споткнулся, дрогнул, но все-таки приблизился к Алеше, поиграл с ним, с его черными пушистыми бакенбардами, а затем двинулся дальше, по всей комнате, разлился, растворился в воздухе…

ГЛАВА ПЯТАЯ

В больничном дворе было тихо. Тополя, березы и кусты акации стояли в саду голые, но в окружающем воздухе уже чувствовался запах набухающих почек. Тополиные почки набухли настолько, что, подойдя поближе, можно было различить острые, еле заметные зеленые кончики листьев…

Земля в саду, освободившись от снега, еще не просохла; кое-где, в тени иного куста акации, сохранился снег, грязный и слежавшийся. В воздухе стоял гвалт от воробьиного щебетанья. За оградой, у небольшого озерца, на нескольких ольхах Володя заметил черных некрасивых птиц. Что это были грачи, Володя не сразу и понял. «Смотри-ка!..» — подумал он, удивляясь громоздким, сплошь облепившим деревья гнездам.

Володя перешел в беседку, сел на лавочку, достал из одного пакета калорийную булочку. Раскрошив ее, начал бросать по кусочку на землю. Сразу налетели воробьи; понаблюдав за ними, Володя вдруг бросился на стайку — воробьи испуганно вспорхнули. Володя рассмеялся. Какой-то мужчина, идущий в больницу, остановился, улыбнулся и спросил:

— Что, весна, молодой человек?..

Володя ничего не ответил.

Забрав свертки, Володя направился к зданию больницы; входить нужно было не через парадную, а через знакомую уже Володе боковую дверь. Он поднялся на второй этаж, взглянул на список, висевший на стене, нашел фамилию Зины. Открыл дверь. В небольшой комнате никого не было. Володя постучал в следующую дверь, выглянула женщина в белом халате. В это время первая дверь открылась и в комнату вошел мужчина, которого Володя встретил во дворе. «И Новикову еще позовите, из пятой палаты…» — вслед за Володей попросил он. Сестра вышла.

— Мы с вами, выходит, друзья по несчастью? — спросил незнакомец.

Володя неопределенно пожал плечами.

— А я, знаете ли, в первый раз здесь («Ну, ври, ври…» — подумал Володя), не сразу и нашел, куда идти…

Володя промолчал: здесь, в этой комнате, ему никогда не хотелось разговаривать с незнакомыми.

— М-да… — продолжал мужчина. — Бывает и такое в жизни… А вы здесь бывали уже?

— Послушай, что у тебя за манера такая задавать вопросы? — процедил Володя.

— То есть к-как? — удивился мужчина. — Я не совсем понимаю…

В этот момент в дверях показалась полная бледная женщина. В комнату она вошла осторожным, замедленным шагом.

— Доня моя!.. — прошептал мужчина. — Боже ты мой, какая ты бледная! Плохо тебе, да?.. Ах ты бедная моя…

Мужчина неосторожно прижал к себе жену, она слабым шепотом попросила:

— Тихонько, Саша… мне больно…

Володя, чтобы не видеть чужого свидания, отошел в другой конец комнаты. Вскоре в домашнем халате вышла из отделения и Зина. Она жалобно улыбнулась Володе, опустила голову.

— Здравствуй, — сказал Володя.

Зина кивнула.

— Ну как ты? — спросил Володя. — Все нормально?

Зина снова кивнула.

— Очень больно было?

— Нет, не очень… Как обычно… — Зина подняла глаза.