Люблю

После того, как закончила третье стихотворение, услышала аплодисменты. Аплодировал кто-то невидимый и мало того, от самых дверей, этот невидимый, крикнул: «Браво»!

Крикуном оказался мужчина средних лет с обрюзгшим лицом, одетый в светлый, узорчатый пиджак и чёрные брюки, на шее у него была повязана зелёная косынка. По тому, как все сидевшие в комиссии перед ним залебезили, Анна поняла, что крикун этот у них главный. А он, обращаясь к ней, попросил спеть и, услышав начало песни, не выдержал и своим дребезжащим тенорком, стал подпевать. Затем, мурлыча вальс, попросил покружиться по сцене с воображаемым кавалером. И снова хлопал в ладоши, кричал: «Браво!». Пошептавшись со стриженной, быстро объявил присутствующим, что все кроме Мятлевой, могут быть свободны и, обращаясь к Анне, стоящей на сцене, попросил поднять юбку и показать ему свои ножки. Анна покраснела, но всё же взялась за юбку и приподняла её до колен.

– А зарделась-то! – Говорил главный. – Это хорошо. Есть стыд, значит, есть и темперамент. Иди, давай, слазь, спускайся.

Спускаясь, Анна слышала слова главного, обращённые к стриженой: «Да, скажи, чтобы никуда больше не ходила».

Направившись к выходу, главный вдруг вернулся и, подойдя к Анне, сказал:

– А ну-ка, приподними юбку, чтобы ножки мне твои посмотреть.

– Виктор Григорич! – Раздался обиженный голос студента Соловьёва. – Да, вы же ж уже смотрели! Сколько можно?

– Да? Неужели? – Виновато спросил Виктор Григорьевич у стриженой, выстраивая на своём лице гримасу удивления, и получив подтверждение, сказал студенту, смеясь. – Не беда. На красивые ножки и дважды не грех посмотреть.

Он обнял Соловьёва за талию и, крепко прижав к себе, вышел вместе с ним из помещения, не став более настаивать на поднятии юбки.

Женщина, подойдя к Анне, очень тщательно подбирая слова, стала говорить:

– Анна Михайловна Мятлева, вы допускаетесь на конкурсный просмотр. Хорошо будет, если к конкурсу, кроме стихов, вы приготовите басню и отрывок из прозы. Если они у вас есть, то дополнительно поработайте над ними, а если нет, приготовьте и не переживайте, времени до шестого июля достаточно. Вы успеете.

Этот весёлый человек, которого вы только что видели, сам Виктор Григорьевич Романюк. Если поступите к нам, он будет вашим мастером. У вас, Анна Михайловна, хорошие данные, вы нам понравились. Мой совет, не ходите в другие учебные заведения, нашего профиля, не тратьте силы. Лучше подготовьтесь основательно к конкурсу. Всего вам доброго. До свидания шестого июля.

Выйдя из класса, Анна Риту не встретила. Студент Соловьёв оглашал последние фамилии из новой десятки, которую должен был вести на прослушивание. У дверей толкались абитуриенты и каждый что-то говорил, напевал или насвистывал, но только не молчал, как будто молчание в этих стенах преследовалось.

Сразу с нескольких сторон доносился гитарный перезвон, на него наслаивался шелест судорожно листаемых страниц. Сильные мужские голоса, наперебой кричали с первого этажа, выкликая своего друга, ходившего по второму и друг, подходя к перилам, отвечал им тем же, деланным, грудным голосом, говоря, что скоро будет, но пусть идут его не ждут.

Спустившись на первый этаж, Анна вышла на улицу и прошла в скверик, где невольно подслушала разговор педагогов.

– Не сажайте вы, Михаил Борисович, им цветов. Какой смысл? Вытопчут. Посмотрите на клумбу, видите след? – Говорила полная темноволосая женщина.

– Пусть топчут. Я новые посажу, – отвечал седовласый мужчина, одетый в коричневый костюм.

– Они же, как слоны. Снова затопчут.

– Снова посажу.

Педагоги прошли мимо, продолжая свой примитивный спор, а к Анне подошёл мужчина средних лет с пухленьким лицом и очками в роговой оправе, удобно сидевшими на толстом носу.

– Олежек Соскин, поэт, – представился он. – Печатаюсь. Закончил Литературный институт. Ищу жену с гуманитарным образованием.

Он был одет в мятые, неприлично грязные брюки и рубашку без пуговиц, не какую-нибудь модную, где пуговицы отсутствуют намеренно, а самую обычную, узлом завязанную на пупе. Обут в рваные сандалии на босу ногу. От поэта скверно пахло, а из бокового кармана брюк торчала зелёная бутылка красного вина.

– Не хочешь пройтись, прогуляться? – Поинтересовался Соскин.

Анна сразу поняла, что поэт примеряется к ней, как к возможной жене. Ей стало смешно, но удержавшись от того, чтобы рассмеяться, она отказалась от прогулки, мотивируя это тем, что ждёт сестру и ни с кем пойти прогуляться не может.

Посмотрев на неё в упор своими крохотными глазками, которые казались таковыми из-за толстых вогнутых стёкол его очков, он чему-то обрадовался, стал потирать руки и, брызгаясь слюной, заговорил:

– Отменно. Подождём сестру, а я тебе пока расскажу, как я в литературный институт поступал.

В этот момент подошла Рита, и взяв Анну за руку, не церемонясь с Соскиным объяснениями, отвела её в сторону.

– Ты с такими посмелее, – громко сказала она, неприязненно поглядывая на поэта. – Говори им прямо: «Двигай, давай, свиное рыло!». А если будешь так стоять… Ну, ладно. Как отчиталась? Что сказали?