Любивший Мату Хари

   — Так я и думал. Но полагаю, в конечном счёте именно Париж — то самое место, где стоит жить, верно?

   — Говорят, что так.

Подойдя немного ближе, Грей наконец смог разглядеть лицо, усы, сходящиеся в стрелочку, тонкие губы. Так мог выглядеть служащий в отпуске или одинокий англичанин в Париже, правда, глаза казались слишком настороженными, слишком испытующими.

   — Скажите, не будет ли чересчур преждевременным с моей стороны попросить вас продать мне одну из ваших работ? Я дам за неё достойную цену.

   — Сколько?

   — Столько, сколько она, по вашему мнению, стоит.

Тогда он вырвал лист из своего альбома и протянул его незнакомцу:

   — Вот, берите.

   — Вы собираетесь сделать подарок? Но я не могу его принять.

   — Я хочу, чтобы вы взяли.

   — Что ж, тогда, по крайней мере, разрешите пригласить вас на завтрак.

Он сказал, что его зовут Энтони Кравен, и в Париже он в отпуске, впервые за несколько лет. Он работал в Лондонском банке и жил с матерью в Челси. Затем он заговорил об искусстве, а Грей просто зевал и отвечал на вопросы. Нет, он не знаком с молодым испанским модерном. Да, он восхищается Гойей[8].

По просьбе Кравена они зашли в студию Грея, чтобы осмотреть работы художника. Пока Грей выкладывал все эти небрежно наляпанные пейзажи, Кравен продолжал сыпать похвалами:

   — О, это по-настоящему прелестно... о да, это изумительно... — В конце концов он отыскал дорожку в самый тёмный угол комнаты к угольному наброску, сделанному с Зелле. — А это мне очень нравится.

   — М-м-м?

   — Эта девушка. — Он снял набросок со стены, чтобы изучить при свете. — Да, она великолепна.

Грей пожал плечами. Он никогда не намеревался выставлять Маргарету.

   — Это просто ранняя модель.

   — Да, но она прямо ошеломляет. Может, вы хотите...

   — Нет, это не продаётся.

Позже казалось, что Кравен всегда как бы случайно подвёртывался ему под руку и был очень любезен: покупал выпивку, предлагал отобедать. Грей сначала думал, что он — одинокая душа, чуть придавленная жизнью, немного очарованная богемным бытом художников в Париже.

В субботу они обошли галереи, в понедельник отправились в Лувр. Наступила пятница, вечером их ждал фортепьянный концерт. Вновь Кравен предложил поужинать, и вновь Грей не нашёл повода отказаться. Они отправились в ресторан на дальней улочке, забытое местечко между общежитием моряков и рекой. Подошла официантка, вполне симпатичная девушка с яркими светлыми волосами, но, даже заказывая ужин, Кравен следил за дверью. Были и другие странные вещи: Кравен заказал столик в глубине зала, сам сел спиной к стене.

   — Забавная вещь случилась со мной вчера, — начал он. — Я столкнулся с вашей моделью.

Грей ковырял куриную ножку и едва слушал.

   — С какой моделью?

   — О, вы знаете, с девушкой на портрете.

Он понял, что рука его дрожит, и положил её ладонью на стол.

   — Вы видели её?

   — На бенефисе в пользу Русского фонда. Она танцевала. И была на самом деле хороша.

Грей прикурил сигарету, повертел в пальцах спичку:

   — Если вам нравятся подобного рода зрелища...

   — О, конечно, нравятся, — улыбнулся Кравен. — Хотя не могу сказать того же об её эскорте.

   — Хм?

   — Славные французские малые. Военные. Полковник Ролан Михард.

Грей ничего не произнёс в ответ. Я — Глаз Рассвета, сказала она ему однажды, я всегда возвращаюсь.

   — Но полагаю, не мне рассказывать вам о Михарде, не так ли?

Прикурена новая сигарета, хотя прежняя ещё горит...

   — Почему вы говорите мне это?

   — Маленький невежа отнял её у вас, не правда ли?

   — Разве?

   — Так говорят. Перещеголял вас. Так? Что, как мне кажется, должно быть довольно обидным.

Какое-то мгновение Грей молча смотрел на Кравена, смутно осознавая, что пачкает себе манжету. Его знобило.

   — Кто вы?

   — Кто я? Позвольте мне объяснить. На самом деле я не работаю в банке, и вместе с тем я не уверен, что Ролан Михард — французский офицер, верный присяге.

После они прогулялись, опять завершив прогулку у реки. Плыл туман, заглушая гудение далёкого колокола и шум мотора проходящей баржи.

   — Вы мне лгали всё время, — наконец сказал Грей. — Лгали и дурачили меня.

   — О нет, Ники. Я действительно восхищаюсь вашими работами.

На берегу пахло смолой и лежал строительный мусор, рядом валялся скелет чайки.

   — Нам бы хотелось, чтобы вы сделали для нас кое-что, Ники. Поработали. Мы не думаем, что это отнимет у вас много времени и, может быть, доставит известное удовольствие, особенно если иметь в виду, что Ролан Михард — свинья.

Грей тяжело вздохнул:

   — Боже мой, вы в некотором роде шпион, да? Чёртов специальный агент...

   — Что-то вроде этого, — сказал Кравен, не отвечая прямо. — Михард, будучи экстравагантным холостяком и человеком, заметным в обществе, обнаружил, что стеснён в средствах. Вместо того чтобы урезать расходы, в том числе и на прекрасных женщин, он продал себя тем, кто предложил повыше цену. К несчастью, ими оказались германцы. В частности, мы думаем, что его контролирует человек по фамилии Шпанглер, и мы полагаем, что он передаёт им секреты и Франции и Уайтхолла.

Грей ухватился за перила, чувствуя под руками что-то липкое. Шоколад?

   — Я не понимаю, каким образом что-либо из этого...