Любитель сладких девочек

У него самого, правда, к самому себе вопросов появилась уйма, но задаваться ими сейчас было не время. Нельзя было позволить, чтобы взбороздило лоб морщинами неудовольствия собственным труднообъяснимым благородством, чтобы губы сами собой начали выдавать бранные слова в свой адрес.

Потому самым благим делом было доиграть свою роль великодушного идиота до конца.

— Ладно… — с плохо завуалированной угрозой процедил сквозь зубы охранник и, едва не задев его, пошел следом за своими подельщиками. Потом все же не удержался, притормозил и ткнул Панкратова в плечо. — Ты это, Николаич, не сильно надейся на то, что тебе это сойдет с рук. Я и на Витебского выйти могу, будь уверен. И уж ежели ты мне сбрехнул, то.., сам знаешь…

Они все ушли, не забыв на прощание пробормотать еще что-то угрожающее.

Володя мог об этом только догадываться, но плохо вслушивался в угрозы. Все его внимание сейчас было приковано к свернувшейся клубком на снегу Маше.

Черт знает что происходит с этим миром! На дворе двадцать первый век, а здесь такое средневековое варварство!

Маша была почти голая. От тех вещей, в которых она вышла в обеденный перерыв с завода, на ней не осталось почти ничего. Обрывки серой ткани, едва прикрывали ее белое, очень белое — о черт! — тело. Мерзавцы ухитрились стянуть с нее даже резиновые сапоги. Они валялись в стороне, перекрестившись друг с другом резиновыми трубами негнущихся голенищ. Спецовочные штаны, куртка, платок — все было изодрано в клочья. Невредимой оставалась лишь телогрейка, видимо, ее они стянули в первые минуты нападения либо просто сил не хватило разодрать еще и ее. Хорошо хоть, пока Владимир проводил с четверкой негодяев непринужденное психологическое облапошивание, Маша догадалась подтянуть к себе телогрейку и кое-как накинуть ее на свои вздрагивающие плечи.

— Поднимайся! — Володя подошел к ней, не решаясь нагнуться и поднять со взрытого их ногами снега. — Промерзла совсем.

Маша никак не прореагировала. Сидела, содрогаясь всем телом, и тупо смотрела в одну точку перед собой. Колени крепко сжаты и подтянуты почти к подбородку. Руки с посиневшими костяшками пальцев судорожно вцепились в фалды телогрейки, скрестились локтями на груди. И абсолютно никакой реакции. Бездумный взгляд, устремленный в груду ржавого металла. Почти безжизненное тело, сведенное судорогой страха. С этим нужно было незамедлительно что-то делать.

Володя перевел взгляд на ее напарницу и с плохо скрытой брезгливостью попросил:

— Давай-ка помоги мне. А то, чувствую, она тут еще полдня просидит, пока окончательно не закоченеет.

Нинка цепным Шариком подкатилась к его ногам, судорожным движением подняла свое мосластое тело со снега и, заискивающе улыбаясь, пробормотала:

— Мы это мигом… Ей переодеться бы, так я сбегаю, принесу чего-нибудь.

— Ну давай тогда, беги. А я тут постараюсь сам справиться. Одна нога здесь, другая уже там. Бегом!

Нинка упорхнула огромной молью, и Володя почувствовал вдруг, что ему стало легче дышать.

Надо же, как на него все еще давит человеческая подлость! Сколько лет живет, сколько лет его жизнь учит, а вот поди ж ты, никак не привыкнет к ее липучей лицемерной въедливости. Всякий раз у него в носу свербит от ее близкого присутствия и хочется вымыть руки. Он и в самом деле опустился коленями в снег и глубоко зарыл в его вспененном крошеве кисти рук. Потом отряхнул их и полез было за носовым платком в карман, но вспомнил, что забыл его утром на туалетной полочке перед зеркалом. Когда брился и нечаянно порезался. Промокнул порез платком, положил его рядом с пеной для бритья, там он и остался.

— Вот, возьмите…

Он поднял глаза и оторопело уставился на кружевной, кипельно белый четырехугольник, который протягивала ему синюшная от потрясения и холода Мария.

Надо же, ожила! И за платком в карман телогрейки успела слазить, и даже голосом вполне натурально владеет.

— Спасибо, Маша. — Он принужденно улыбнулся, взял платок из ее ходящей ходуном руки, отер пальцы и тут же попросил:

— Ты бы встала, что ли. Простудишься, свалишься, что мне потом с тобой делать прикажешь?

Маша, дернув шеей, согнала с лица длинную челку и уставилась на него темно-серыми — точь-в-точь сизое небо над их головами — глазами и, еле разжимая бескровные губы, спросила-таки наконец:

— А что именно вы собрались со мной делать?..

Глава 5

Этот вопрос волновал ее с той самой минуты, как этот человек возник в поле ее зрения. Сначала она услышала его голос. Так, ничего себе голос, хотя особенной мужественности в его вальяжных перекатах при слове «господа» она не услыхала.

Потом появились его ботинки на толстой подошве, добротные и наверняка дорогие. Брюки.., хм-м, аккуратно выглаженные, но почему-то все в снегу.

Как если бы он долгое время катался по земле, имитируя лошадиные забавы. Теплая пуховая куртка…