– Мое любимое кафе, – шепчет мне Анкель. – Правда, тут отличный интерьер?
– Вроде того, – соглашаюсь я.
Интерьер здесь специфический. Мягкие диваны, шикарные столики, приглушенный свет, барная стойка из красного дерева. В общем, с перебором. Здесь бы Бэзилу понравилось, владельцу «Шошанны».
Мы усаживаемся по разные стороны от отца.
– У меня ощущение, что когда ты была в Штатах, мы общались больше, – повторяет отец, отпивая из своего бокала. Перед ним тарелка с нетронутым бифштексом, который красиво сервировали с листьями салата, помидорами и рукколой. Все это как-то не соответствует тому, как я жила в последнее время.
– Ты уже решила, что будешь делать дальше? – спрашивает меня отец.
– Ты о чем? – притворяюсь я идиоткой.
– Когда у вас свадьба? – спрашивает отец, поворачиваясь к Анкелю.
– Мы еще не определили дату, – мнется Анкель.
– Пора бы определить. Верена должна восстановиться в университете, в Берлине, конечно. Я думаю, даже обойдется без потери курса. Место стажировки я уже подобрал. Вы уже думали о детях?
– Папа! – восклицаю я.
– Пора подумать…
Анкель весь вечер улыбается и кивает. Когда он отлучается в туалет, отец говорит:
– После всей этой истории тебе всю жизнь придется восстанавливать репутацию, – шипит он. – Ты должна держаться за Анкеля. Сложно будет найти второго такого же.
– Что-нибудь еще? – спрашивает подошедшая к нам официантка. Я демонстративно поворачиваюсь к ней так, чтобы отец увидел мою спину.
– Нет, спасибо, – говорю я официантке.
– Это сделал тот псих? – невозмутимо спрашивает отец.
– Да, – отвечаю я. Вот такая я смелая, сидя в дорогом кафе в центре Берлина.
Просыпаюсь и иду на работу. Пара кварталов, и я уже на месте. Серое небо осеннего Берлина буквально пригибает к земле. На стене перед входом в кинотеатр кто-то уже успел нарисовать оранжевого феникса. Неудивительно, вчера ко мне три раза подходили с вопросом, не я ли ограбила банк. Все дело в цветных линзах. Они слишком заметны. Сейчас у меня карие глаза. Провожу рукой по очертаниям феникса и захожу внутрь.
На экране первые кадры «Отступников» Скорсезе. Я представляю, что у каждого из этих людей в зале за плечами какая-нибудь трагическая история, после которой они не могут оправиться. Каждый достоин того, чтобы именно о нем сняли фильм. Но, по-моему, все они просто не знают, что делать дальше. А актеры в кино всегда знают. Они лучше и красивее обычных людей.
Леонардо Ди Каприо в задумчивости вертит перед собой пистолет, когда я вижу Ленца. Третий столик. В этот момент он смотрит на меня и медленно протягивает средний палец к носу. Вроде как нос зачесался. Иду к нему за столик.
– Как ты здесь оказался, я тебя даже не заметила? – шепчу я.
– Без билета проскочил. Со мной, кстати, человек шесть так прошло, – шипит он и идет в сторону выхода.
– Пойдем в лаунж-зону, а? – прошу я.
– Я фильм вообще-то смотрю, – обижается Ленц. Смотрю на экран. Там Мэтт Деймон и Джек Николсон встречаются в старом кинотеатре.
– Они все умрут, – говорю я.
– Девушка, какого черта? – раздражается мужчина за соседним столиком.
– Не все. Деймон и Ди Каприо только, Николсон выживет, – говорит грустная девушка в углу.
– Это кино. В жизни Джеймса Балджера, прототипа Николсона, посадят на три пожизненных срока, – говорит толстенький, похожий на хомячка парень за тринадцатым столиком.
– Пойдем, – шипит Ленц. – Криминальные драмы должны хорошо заканчиваться, иначе какой в них смысл?
– Нравоучительный, – шиплю я.
Мы идем в лаунж-зону на полуторном этаже. Она представляет собой маленькую комнату, все стены которой заклеены старыми афишами. Мне не нравится этот пыльный интерьер в стиле ретро. На плазменной панели, декорированной под старинный киноэкран, крутят какое-то тоскливое кино. Судя по картинке, про облака.
– Зачем ты пришел? – спрашиваю я.
– Вообще-то попрощаться, – нехотя признается Ленц. Я вздрагиваю.
Последний человек, который помнит о Микки. Да, он не самый лучший, но последний. Если не станет Ленца, не останется ничего.
– Ты ведь не поедешь со мной, верно? – спрашивает вдруг Ленц.
– Я не Бонни, – говорю я. – Я не она, как вы все этого не понимаете?
– Понимаю. Просто тебе ведь тоже понравились мои бабочки, верно? – Ленц нервно вздыхает на середине фразы.
– Безмерно, – вру я. Он не слышит сарказма и пытается обнять меня. Я делаю шаг назад.
Он отстраняется и поправляет очки. Садится за журнальный столик в лаунж-зоне и минуту смотрит на экран. Там все еще облака, только теперь они отражаются в чьих-то глазах. Нужно будет заказать такие линзы. Оборачиваюсь и смотрю на стойку рецепции. Там вроде бы никого из посетителей нет.
– По-моему, я на днях сказал Марко что-то лишнее, – говорит, наконец, он.
– Что именно? – спрашиваю я.
– Я сказал, что Микки будет искать тебя не для того, чтобы убить, а для того, чтобы защитить, – говорит он и поднимает на меня глаза. Неуклюже сажусь на край дивана.
– И что в этом особенного?
– Я тоже не обратил внимания на эту фразу, но вчера меня вызывали в участок, и у Марко была открыта эта переписка…