Любить и убивать

— Страшнее Бидона посуды нет! — изволил пошутить Дед, но вошедшая в кабинет с подносом Лидия Сергеевна не согласилась с ним: — Есть! — и, поставив поднос на письменный стол, а затем расставив на зеленом сукне бутылку «Смирновской» и бутылку «Джонни Уокера», укоризненно указала на них пальцем.

— И слава Богу, что есть! — возликовал беспринципный Смирнов.

Оформив и закуски, Лидия Сергеевна разлила по трем разным емкостям: Смирнову водки в старомодный стограммовый стопарь, Махову в длинный заграничный стакан со льдом (лед в тарелке тоже принесла) виски, а себе в рюмку коньяку из маленького графина.

— За первый успех! — предложила Лидия Сергеевна.

— Нет еще успехов, — ворчливо возразил, жене, чтобы просто возразить, Дед.

— За почин! — примирил их Махов.

За это согласно и синхронно выпили. Дед тут же, перехватив инициативу, распределил по второй.

— Спешишь, — стальным голосом предупредила Лидия Сергеевна. Но Смирнов тут же усмирил ее, душевно и искренне сказав:

— Я хочу, чтобы мы, профессионалы, все втроем выпили за Жорку Сырцова, настоящего сыщика. За его здоровье и за его удачу.

Чокнулись и выпили до дна. А потом Дед спросил:

— Кстати, где он? Ты не знаешь, Леня?

…Возвратил его в сознание нестерпимо болезненный тик в башке чуть выше правого уха. Осторожно, чтобы не усилилась боль, слегка приподнял веки и увидел наверху и чуть в стороне нестерпимо яркую лампочку. С трудом перевел взгляд вбок. На струганой скамье за струганым столом сидели Паша Рузанов и бомж Малыш. Они пока не заметили, что он открыл глаза, и поэтому он вновь смежил веки, чтобы попытаться вспомнить, что же произошло. Вспоминалось поначалу кусками, рвано: Кабыздох, крышка люка, покрытая дерном, желтый свет лампы. А потом все соединилось, и он вспомнил все и понял все. Господи, какой идиот! Попался, как мальчишка, играющий героя Сталлоне. Кабы сразу, после того, как открыл дверь, рывком на бок и в перекат к пустой стенке. Тогда и Малыша за дверью под стволом держал бы. Если бы да кабы…

Не открывая глаз, он незаметно подергался. Увязан беспощадно и крепко-накрепко. Представил себе картинку: общий план схрона. Ясненько, ясненько. Он прикручен к топчану, с которого — чувствовал спиной и задницей — сняты были и коврик и матрац: под ним — жесткие доски.

— По всем расчетам пора ему и оклематься, — донесся до него голос Малыша.

— А он, я думаю, и оклемался уже, — решил Паша. — Лежит себе тихонько и обдумывает, как ему дальше жить.

— Может, помочь ему очнуться? — предложил Малыш.

— Да не надо. Скоро сам заговорит. Делать-то ему что-нибудь надо?

Сырцов открыл глаза и согласился:

— Надо.

Рузанов живо к нему обернулся и осведомился с детской любознательностью:

— Ну, и что ты собираешься делать?

— Еще не придумал.

— А придумаешь? — оживился Паша.

— Придумаю, — твердо пообещал Сырцов.

— Где ты свою машину оставил? — без надежды на ответ задал главный вопрос Паша.

— Ищите, — посоветовал Сырцов.

— Опасно, конечно, но придется, — согласился Паша. И Малышу: — Димон, тебя здесь в округе никто никогда не видел. Ты пойдешь.

— Когда? — без удовольствия поинтересовался Малыш. Куда исчез недавний бомж?! Перед Сырцовым стоял благообразный и процветающий мужчина, по виду бывший спортсмен.

— Сейчас!

— Где искать? — потребовал конкретизировать задание Малыш. — Ты эти места знаешь.

— Четыре улицы… — начал было Паша, но Малыш перебил:

— Здесь, как я понимаю, только четыре и есть.

— Вот-вот. Все четыре. И лесок за шоссе как следует прошерсти. Найдешь и отгонишь к водохранилищу. Там высокий бережок и достаточная глубина под ним. Вот туда его автомобильчик и скинешь. Там безлюдно.

— Теперь всюду людно, — сказал Малыш, вставая. — Но постараюсь.

Паша протянул ему ключи, которые лежали на столе в компании со всем сырцовским арсеналом. Малыш взял ключи и бесшумно исчез из схрона. Поднялся и Паша, чтобы присесть на топчан совсем рядом с Сырцовым. Очень хотел ему в испуганные глазки посмотреть. Посмотрел и удивился: взгляд у Сырцова был не совсем осмысленным, но не испуганным.

— Тебя, я думаю, сюда Рекс привел. Уходить буду — обязательно пристрелю этого пса-идиота. И Лукьяновне башку оторвать следовало бы. Это она, маразматичка, сюда с ним ходила.

— Откровенен, — констатировал Сырцов. — Значит, решил меня кончать.

— А как же! — радостно подтвердил Паша. — Обязательно кончу! Ужасно руки чешутся сделать это как можно быстрее. Но… — Он мельком глянул на свои наручные часы. — С трупом в одном помещении шесть с половиной часов находиться противно. Я тебя прямо перед уходом кончу.

— Малыша отослал, чтобы выговориться всласть?

— Да нет. По делу. Но ты прав, выговориться хочется.

— Излагай, — одобрил его намерение Сырцов.

— Ишь ты, супермен сраный! — вдруг разозлился Паша. Он фалангами среднего и указательного пальцев правой руки прихватил сырцовский нос и с яростью стал выворачивать его в разные стороны. Слезы покатились у Сырцова из глаз. — Плачешь? Плачь, плачь, жук навозный!

Перестал вертеть нос, радостно оскалился. Сырцов ощутил, как теплые струйки от уголков глаз поползли к ушам.