Любить и беречь

Теперь я больше почти не вижу снов. Сама не знаю почему. Но этой ночью один все же приснился. Я даже проснулась. Я шла через густые заросли очень высокого папоротника. Его ярко-зеленые верхушки доставали мне до плеч. Через какую-то калитку я вышла на луг, полный цветов. Рядом со мной оказался мужчина. Его сапоги были золотисто-бронзового цвета из-за пыльцы лютиков, облепившей их. Я не знаю, кто это был, но во сне он казался знакомым. Через некоторое время незнакомый луг превратился в сенокос Маркуса Тиммса, арендатора фермы в Линтон-холле. Вокруг нас множество людей молотили и веяли пшеницу. Мне хотелось пуститься бежать, но мужчина удержал меня за руку, и мы пошли по узкой, еле заметной тропинке к высокому стогу сена на дальнем конце поля.

Здесь сон стал крутиться на месте: он прерывался и начинался вновь, прерывался и начинался, и так до бесконечности, пока я чуть не взбесилась от нетерпения – потому что я знала, что если мы вместе дойдем до стога, то займемся любовью. Кто-то нас остановил, кажется Уильям Холиок, и нам пришлось вступить с ним в нескончаемый разговор об урожае и о том, какую плату должны получать сезонные рабочие сравнительно с прихожанами, живущими в деревне. От этого я наполовину проснулась, но попыталась вернуться в свой сон и досмотреть его – и мне это удалось, сон потерял свой невинный характер. Мы наконец-то достигли стога, я и мой таинственный любовник, и, припав друг к другу, рухнули в пыльное колючее сено. Мы катались и кувыркались в нем. Наша одежда исчезла. Я вся превратилась в сплошное желание. Мне хотелось, чтобы он наполнил меня через край, вошел в меня, я страстно хотела с ним слиться. Это было невозможно выдержать. Томление окончательно разбудило меня, но и наяву оно не проходило. Я лежала, запутавшись во влажных простынях и ночной рубашке, все внутри меня бурлило и кипело, и я даже немного всплакнула от неопределенности и незавершенности.

Кто же был этот человек? Может быть, никто конкретно, просто символ мужчины вообще, мечта о мужчине, которого я никогда не знала, хотя всю свою жизнь провела среди них? Надеюсь, что сны вроде этого для женщин естественны, и ничего особенно тревожного в них нет. Я еще не слишком стара, и четыре года не имела супружеских отношений, если не считать моего мимолетного «медового месяца». Если бы мы жили в Италии, я скорее всего завела бы любовника. Но здесь это кажется чем-то немыслимо вызывающим, пугающе эксцентричным. Ну и ладно. Придется придумать, чем занять себя.

21 июня

Вот уже месяц, как от Джеффри ни слова. Ничего удивительного или нового, впрочем, для меня в этом нет. Я думала, что он, возможно, черкнет одно из своих неразборчивых посланий Кристи Морреллу, если уж не мне, но его преподобие говорит, что ничего не получал. В душной библиотеке старого д’Обрэ я нашла глобус и по нему узнала, где находится Варна: в Болгарии, на Черном море. К северо-востоку лежит остров (а может быть, полуостров – понять невозможно, поскольку этот засиженный мухами глобус так же стар, как и книги, то есть относится к доисторическим временам) под названием Крым. Там Джеффри надеется стать участником настоящих сражений. Я читаю газеты, чтобы быть в курсе событий: мирная старая Англия стала свирепой и кровожадной. Каждый спит и видит настоящую войну, которой здесь не случалось со времен Ватерлоо. В тот раз, насколько мне известно, враг был разбит случайно. Обитатели Уикерли страшно гордятся своим новым виконтом, который отправился спасать Турцию от посягательств России (довольно неопределенный и невразумительный повод, с моей точки зрения, хотя я, наверное, ничего не смыслю в политике). Они никогда не упускают случая спросить меня о муже. Я отвечаю, что почтовая связь ненадежна (это, собственно, истинная правда) и перевожу разговор на другую тему.

Деньги, а точнее их отсутствие, становятся головной болью. Половину денег за свой патент Джеффри взял в кредит, и, поскольку он все еще до конца не вступил в права наследства, большая часть наличности ушла на погашение его долга королевской комиссии. Злая ирония заключается в том, что виконтесса д’Обрэ в своей огромной груде камней, называемой домом, ныне такая же нищая, как и в бытность свою просто брошенной женой в Холборне. Адвокаты говорят, что это временные трудности и мне нечего волноваться. Но я отнюдь не нахожу все это забавным. Английские законы о наследовании вносят разлад в мою жизнь.

26 июня