Любить и беречь

Его холодный рот опустился, успокаивая ее. Она прижалась теснее, обхватив его голову. Теперь слезы слепили ее. Чтобы возбудить его, она страстно втолкнула язык между его зубов, делясь вкусом соли. Она нащупала его руку и сильно прижала ее к своей груди. Его дыхание стало прерывистым, но он стоял неподвижно, не уклоняясь, вынося все для нее. Она просунула руку между их плотно прижатых друг к другу тел и дотронулась до него через брюки; его плоть ожила у нее в руке, и она познала тяжкую победу.

– Возьми меня, – приказала она хриплым шепотом; она так сильно дрожала, что едва держалась на ногах. – Возьми меня прямо на его проклятой могиле!

Он готов был взять. Она видела это в его глазах, чувствовала в его руках, отчаянно обнимающих ее. Даже ценой гибели собственной души он собирался дать ей то, что она считала своим по праву.

Она оттолкнула его, пока могла, держа его на расстоянии оцепенелыми руками, качая головой снова и снова. Страдание в его лице резало ее, как тупой нож.

– Уходи, Кристи, – прошептала она в изнеможении. – Ты потерпел ужасную неудачу как грешник, правда? Возможно, в аду есть специальное место для таких, как ты. Мелкие ничтожные грешники, не стоящие Божественного внимания.

Он крепко закрыл глаза.

– Я люблю тебя, – сказал он. Рыдание в горле едва не задушило ее.

– Что в этом хорошего? Для нас никогда не было надежды, это был просто сон. Я хотела бы полюбить кого-нибудь другого, не тебя. Обычного человека, который убежал бы со мной сейчас, чтобы мы могли быть счастливы. Но ты этого не сделаешь, нет? – прошептала она.

– Нет, – глухо ответил он. – И ты этого не сделаешь.

– Если ты так думаешь, ты меня совсем не знаешь! – Сейчас она действительно в это верила. – О Боже, Кристи, оставь меня. Я больше не могу на тебя смотреть.

Он выдержал ее взгляд в течение еще одной мучительной минуты. Тогда она опустилась до просьб.

– Пожалуйста, уходи. Пожалуйста. Не говори мне опять, что любишь меня! Я не могу… не могу…

Она отвернулась, потрясая кулаками в воздухе перед своим лицом. Когда она повернулась обратно, его не было.

20

«Драгоценная Энни, кажется, к этому часу мне бы следовало знать, что сказать тебе. Прошло два дня, у меня было время привести в порядок свои мысли, составить какой-то план. Уверяю тебя, я обдумал ситуацию со всех сторон, так что дело не в этом. Представь себе: преподобный Кристиан Моррелл за столом в одиночестве хлещет портвейн до полного умопомрачения. Бесподобная картина, правда? Как бы ты потешалась надо мной вчера вечером, если бы видела мои смехотворные попытки напиться. Сказать по правде, я и сейчас слегка пьян. Миссис Ладд просто вне себя. Мне пришлось запереть дверь, чтобы не пускать ее сюда. Но я чувствую, это проходит. Ничего, от выпивки все равно нет никакого толку. По крайней мере для меня.

Одно мне ясно: вряд ли я смогу оставаться священником. Не представляю, как бы я смог этим заниматься, не вижу себя в этой роли. „Роль“ – подходящее слово, правда? Мне часто снилось, что я не настоящий священник, а самозванец и что меня разоблачили. А теперь это произошло на самом деле. Кажется, произошло. Хотя я и не вполне уверен. Я на самом деле ничего не знаю.

Кроме того, что мне надо прекратить болтать. Ты же видела, какими сумбурными становились мои жалкие проповеди? Только выпивка тут была ни при чем.

Энни, я продолжаю видеть тебя, твое лицо и твои горькие слезы. Ты даже не хотела на меня смотреть. Во мне сейчас так много боли, но я клянусь, я бы взял и твою, если бы мог. Ни одна из моих бесчисленных неудач не давит на меня так, как эта. Она заставляет меня пить. И отчаиваться.

Бог нас наказывает, сказала ты. Я не хочу этому верить, но, может быть, ты права. Это похоже на правду. Все на это указывает. Ты говорила, что для нас никогда не было надежды, что это всегда был сон. Если это так, то это был с самого начала чистый, безгрешный сон. Если Бог, который наказывает любовников, наказывает тебя, Энни, за великодушие твоего сердца… Нет, мой дух отшатывается от такого Бога. Его слишком трудно любить, и мне это не удалось. Я не могу ему служить.

Но кто я, если не священник? Хочешь верь, хочешь нет, но я и сейчас молюсь. Я отверг его в ярости, но дальше просто ничего нет, никакого иного выбора, который мог бы меня поддержать. Ты сильнее меня. Ты никогда не говорила, что веришь, и все-таки была христианкой во всех своих поступках. Для меня больше ни в чем нет смысла, никакие добродетели и догматы, в которые я верил, не помогают мне. Я утратил путь. И когда я думаю о благочестивых советах, которые еще недавно предлагал страждущим в качестве утешения, мне хочется крушить кулаками все вокруг и выкрикивать богохульства в лицо Богу.