Любимый враг

– А должен бы интересовать. Яблоко от яблони недалеко падает. Человек – это история его семьи, это все его предки. И внук лорда Киркмайкла тоже способен на любую низость.

– Ну, это уж слишком опрометчивое суждение, и ты все воспринимаешь в чересчур мрачном свете!

Однако, вспомнив почти пустой поднос с тремя конвертами вместо горы писем и карточек, Грейс – весьма непоследовательно – воскликнула:

– Но как же им не стыдно, и как это жестоко – поверить в такое про меня! Можно возненавидеть все человечество, раз люди так глупы! И я никогда не прощу этих скверных его представителей, которых называла своими друзьями, как бы они потом ни старались загладить свою невежливость!

Теперь уж и речи быть не могло о том, чтобы не придавать событиям чрезмерного значения, и Грейс Перивейл разрыдалась. Теперь ей тоже все представлялось в очень мрачном свете.

– Грейс, дорогая, ну, пожалуйста, умоляю тебя, успокойся! И не оставайся ты в этом ужасном Лондоне, среди бессердечных сплетников. Почему бы тебе не уехать на некоторое время в замок и не пожить там, пока тайна не прояснится, а так оно несомненно и будет?

– Уехать? – вскричала леди Перивейл, немедленно воспрянув духом и оставив позу сломленной несчастьем женщины. – Отступить и признать поражение? Даже если бы этот дом стал раскаленной жаровней, я бы все равно осталась, чтобы посмотреть прямо в глаза своим лжедрузьям, чтобы они узнали, какова я на самом деле!

– Что ж, дорогая, наверное, это наилучшее решение, если ты только сможешь все вытерпеть, – довольно грустно ответила Сью.

– Но почему молчит полковник Рэннок? Он же не потерял дар речи! И это его долг – вывести сплетников на чистую воду!

– Вот то же самое я ответила герцогине. Но полковника не видели в Лондоне с самой осени, говорят, он охотится в Скалистых горах. А теперь я должна бежать на уроки. Еще раз до свидания, дорогая. Не забудь, что в пятницу я у тебя обедаю.

– Не пригласить ли человек двадцать в твою честь, известив гостей по телеграфу, как я сделала в прошлом году, чтобы отметить свое возвращение в Лондон? – с горечью спросила Грейс. – Ладно, дорогая, не беспокойся обо мне чересчур. Я выдержу эту бурю. И вообще эта чепуха должна меня скорее забавлять, чем расстраивать.

Мисс Родни вытерла заплаканные глаза и, спускаясь по лестнице, постаралась сделать спокойное лицо. Лакей, подавив зевок, подошел к двери. Мисс Родни быстро оглядела холл, вобрав в один взгляд всю его протяженность. И великолепие, с мраморной скульптурой у подножья лестницы, бронзой канделябров, пурпуром мягких, как мох, ковров.

«Богата так, что никакому скупцу и во сне не приснится, – и так несчастна!» – подумала Сью и быстро вышла, чтобы успеть на омнибус, идущий в Челси.

ГЛАВА 2

Нечасто приходилось леди Перивейл в разгар лондонского сезона вкушать прелести одиночества, сидя у собственного камина, не получая писем, визиток, телеграмм; одиночества, не нарушаемого внезапными набегами друзей в одиннадцать вечера, после обеда и до начала танцев, когда от нее настоятельно требовали ответа, почему она отсутствовала на обеде и поедет ли она танцевать, и что за случайность или каприз помешали их обожаемой звезде явиться на светском небосклоне. В этот первый вечер по возвращении в Лондон, после ухода Сьюзен Родни не прозвенел ни один звонок. Тишина в доме была такой непривычной, что она ощущала ее почти болезненно.

«Я начинаю понимать, что должен чувствовать прокаженный в своей норе, затерянной в пустыне, – говорила она себе. – То, что произошло – почти трагично, и, в то же время это какой-то совершеннейший абсурд. Трагично узнать, что светские дружбы зиждятся на песке, который при первом порыве неблагоприятного ветра рассеивается и уносится с ним прочь».

Она сделала вид, что обедает, потому что слуги могли слышать о происшедшем, и она не хотела выглядеть в их глазах подавленной несчастьем, пусть и незаслуженным. Они, конечно, знают правду, ведь у нее два свидетеля, которые могут опровергнуть все домыслы на ее счет: дворецкий Джонсон и преданная горничная, Эмили Скотт. Но она не знала, что главный лакей и кухарка подняли на смех негодующего Джонсона, когда он заявил, что хозяйка ни разу не выезжала из Порто-Маурицио:

. – Не такой вы человек, чтобы выдать ее, если даже она и позволила себе немного развлечься. Вы и мисс Скотт глядели в другую сторону, когда она паковала чемоданы, – сказал лакей.

– И она могла нанять другую горничную, вместо Эмили, – заметила кухарка. – Что поделаешь, время такое, недаром называется «финн дер секл».[2]

Дворецкий и Эмили приходили в ярость от таких разговоров, и только дух сотрудничества и тот факт, что лакей Джеймс был ростом более шести футов с лишним, а также великолепно чистил бронзу, мешали Джонсону рассчитать его немедленно.

– Разве я когда-нибудь врал? – возмущенно спросил Джонсон.

– А я? – прорыдала Эмили.

– Что касается ваших собственных дел, то нет, – ответила кухарка, – но вы можете с три короба наврать, чтобы выгородить хозяйку.